История одной фотографии: четыре писателя на руинах. Минск 44-го глазами песняров

81 год тому назад по разрушенным улицам столицы Беларуси, мрачно посматривая на догорающие пожары, гуляла четверка людей. Если бы они совершили променад по Минску в другое время — десятью годами ранее или позднее — их появление в центре города не осталось бы незамеченными. Но в июле 1944-го к ним было некому подойти и попросить автограф, поблагодарить за написанное — в разгромленной столице республики оставалось всего около пяти тысяч жителей! Было не до востогов и околитературных тем, хотя четверка состояла из самых знаменитых литераторов БССР того времени: (справа налево) Максим Танк, Аркадий Кулешов, Кондрат Крапива и Михась Лыньков. За ними на снимке, хранящимся в собрании Белорусского государственного архива кинофотофонодокументов – обугленные стены Окружного дома Красной Армии, нынешнего Центрального Дома офицеров. Каждый из знаменитостей — двое из них родом с Минщины — прославился еще в довоенное время, они смотрят на развалины «своими» глазами, пропуская увиденное через призму взглядов, ценностей, личного опыта. Предлагаем вспомнить, какими именно военными стежками каждый из запечатленных на снимке пришел в любимый город.

Кондрат Крапива: «Відовішча было жахлівае»

Cамым закаленным из этой «могучей кучки» был Кондрат Атрахович, вошедший в историю как Кондрат Крапива: на личном и творческом пути автора это была уже четвертая война. Уроженец деревни Низок Минщины впервые надел форму аж 110 лет тому назад — в августе 1915-го. Вот как описывал он окончание своего учительского труда в книге воспоминаний «Ад маленства да сталасці» (1958 – 1962 годы): «…Лютавала імперыялістычная вайна, і… мяне папрасілі пастаяць «за веру, цара і айчыну». К гэтаму часу рады кадравых афіцэраў ужо значна парадзелі, і начальства вырашыла, што я з’яўляюся зусім прыдатнай фігурай для таго, каб заткнуць адну з дзірак у афіцэрскім складзе. …Знялі з мяне першы слой вясковай шурпатасці, я быў накіраваны ў Гатчынскую школу прапаршчыкаў. Выявілася, што і мая невялікая адукацыя нешта значыла. Яна давала права на паступленне ў школу прапаршчыкаў. Праз тры месяцы я быў гатоў. Аб гэтым сведчылі не столькі мае вайсковыя веды, колькі новае афіцэрскае абмундзіраванне, рэвальвер у кабуры і шашка пры баку, якая з непрывычкі замінала мне хадзіць. Вясну і лета 1916 года я праслужыў у 38-м запасным батальёне ў горадзе Асташкаве. У якасці ўзводнага афіцэра я выходзіў на заняткі са старымі апалчэнцамі, якіх рыхтавалі для пасылкі на фронт. Некаторыя з іх былі разы ў два старэйшыя за мяне, і мне спачатку было няёмка, калі прыходзілася камандаваць: «В цепь! Ложись! Встать! Бегом!». В октябре прапорщик Атрахович замаршировал в рядах маршевой роты – и военные дороги привели его в 494-й Верейский фронт, что воевал на Румынском фронте. Попал он «с корабля на бал»: русские дивизии под натиском австрийцев вовсю отходили от Добруджи. Трагедия отступления смешалась с калейдоскопом предреволюционного брожения и событий февраля 1917 года, перенесенного тифа, возвращения в строй уже после октябрьских событий того же года… К зиме 1918-го учителя были демобилизованы, и Кондрат Крапива, сняв заслуженные погоны поручика, отправился домой — в родную Минскую губернию.

«Тут давялося перажыць і другую акупацыю — белапольскую. У ліпені 1920 года белапалякі былі выгнаны, а ў жніўні я як камандзір запасу быў ужо зноў у арміі, на гэты раз у Чырвонай. Служыў у якасці камандзіра ўзвода ў 16-м запасным палку, у 28-м стралковым, на паліткурсах 10-й брыгады па падрыхтоўцы малодшага камсаставу і даўжэй за ўсё ў школе па падрыхтоўцы малодшага камсаставу 4-й дывізіі», — так скупо описывал Кондрат Кондратович свои будни переломного для Беларуси времен Советско-польской войны.

Именно тогда молодому красному командиру, уже семьянину, попалась на глаза газета «Савецкая Беларусь»: прочитав ряд сатирических стихотворений он понял, что тоже может, и не хуже. «Пачаў я з простай газетнай карэспандэнцыі. Напісаў некалькі фельетонаў на бытавыя і палітычныя тэмы. …Некаторыя з гэтых фельетонаў былі надрукаваны ў газеце «Красноармейская правда». У рэдакцыю гэтай газеты я паслаў сшытак сваіх вершаў, і праз некаторы час у газеце быў змешчан спрыяльны артыкул пад назвай «Паэт-камандзір». Так армия, один из ее печатных органов, помогли будущей звезде национальной литературы встать на путь творчества.

В 1939-м опытный кадровый военнослужащий был вновь призван: в качестве командира стрелковой роты Крапива помог вернуться Западной Беларуси в семью советских республик, а уже к зиме 1939 – 1940 годов оказался в Финляндии. «На лініі Манергейма, у надзвычайна суровых умовах зімы 1939/40 года, я ўпершыню пазнаёміўся з такімі навінкамі сучаснай вайны, як доты, з якіх гэта праславутая лінія і складалася», — вспоминал прославленный литератор.

Лишь позже из переписки товарищей Крапивы по боям в Карелии стало известно, что однажды только счастливый случай спас нашего героя от смерти. Однажды комроты шел по расположению своего подразделения и нечаянно споткнулся о бревно, запорошенное свежим снегом. Невольно присев, он услышал буквально над самой головой посвист пули — финский снайпер-«кукушка» никак не ожидал, что мерно шагающая фигура в командирском полушубке внезапно покинет перекрестье оптического прицела…

С тех пор военная тематика плотно вошла и в писательскую бытность автора: наряду со злободневной, но совершенно гражданской пьесой «Хто смяецца апошнім» на подмостках театра Янки Купалы в 1937-м вышли его «Партизаны». Слава не заставила себя ждать: Крапиву выбрали в член-корреспонденты Академии Наук БССР, наградили орденом Ленина.

Лето 1941 года он вновь встретил в военной форме: стал свидетелем попадания авиабомбы в собственный дом по улице Свердлова, что не помешало в тот же день присоединиться к редакции «Красноармейской правды». 25 июня он и его коллеги эвакуировались из разбомбленной столицы республики. Кроме вышеназванного издания в военное время Крапива выпускал «Савецкую Беларусь», в марте 1943-го возглавил газету-плакат «Раздавім фашысцкую гадзіну».

Трудности издания затмила страшная новость: под Сталинградом пал сын Борис. В своих воспоминаниях о знаменитом деле внучка Елена Атрахович поведала, что поэт и драматург узнал об этом именно в разгар написания пьесы «Проба огнем». Ужасная весть заставила оставила в ней свой «след». Герой произведения, командир взвода разведки по имени Борис, отождествлявшийся с сыном Крапивы, должен был погибнуть, но Кондрат Кондратович изменил сюжет, подарив персонажу жизнь. С него хватило гибели одного Бориса… Как назло незадолго до гибели комроты Атраховича-младшего он увиделся с отцом, оба были навечно запечатлены на фотоснимке, что хранится в Белорусском государственном архиве-музее литературы и искусства.

Весной 1944-го редакция переехала в Гомель, а в первую неделю июля Крапива с товарищами по писательскому цеху навестил только что освобожденный Минск: «Відовішча было жахлівае. Цяжка было тады ўявіць, колькі сіл і часу спатрэбіцца працоўным Беларусі, каб узняць з руін сваю сталіцу і многія іншыя гарады і сёлы рэспублікі. Але творчы дух народа не памёр… Аднаўленне пачалося з першага ж дня пасля вызвалення, і сёння перад маімі вачамі новы Мінск — прыгожы, узняты з папялішча намаганнямі савецкіх людзей».

Именно Великая Отечественная война заставила его взяться за сатирический жанр вновь: памфлеты, подписи к карикатурам, эпиграммы ссылались из-под пера Крапивы как пули из ствола станкового пулемета. Еще в 1943-м, услышав об удачном покушении минского подполья на гаулейтера Вильгельма Кубэ, Кондрат Кондратович написал об этом эпиграмму: «Тут ляжыць высокі чын —Кубэ, Гітлераў служака. \ Пры жыцці быў сукін сын. \ І загінуў як сабака». Поэтому одним из первых дел, которых сделал Крапива в освобожденном Минске, было посещение им полуразрушенного здания на Театрштрассе, 12 (сейчас улица Энгельса), где в своей резиденции и был взорван палач белорусского народа. Редкая вещь: автор следовал по следам собственного литературного порождения.

Редакторство газетой-плакатом продолжалось еще год, после чего творчество Крапивы постепенно вернулось на мирные рельсы, хотя произведения о войне и партизанском движения опубликовывались и ставились на сцене до конца 1950-х годов.

Максим Танк: швырял цветы в танки и спасал драгоценное топливо

Переводчик и поэт, также присутствующий на фото от 7 июля 1944-го — Максим Танк — не имел такой внушительный «послужной список», каким мог похвастаться его товарищ Кондрат Крапива. Однако мужества Евгению Скурко — а именно так назвали будущую знаменитость при рождении — было не занимать. Уроженец Пильковщины нынешнего Мядельского района Минской области, борясь против польских властей Западной Беларуси, дважды арестовывался жандармами, прошел через суды, на которых, согласно прижизненным интервью из фонда Белгостелерадиофонда, защищал себя сам, отказавшись от адвокатов, попадал в политические тюрьмы… Белорусский литературовед Арсений Лис, еще будучи студентом, слышал выступления Максима Танка, его рассказы о своей биографии и вспоминал впоследствии удивившую его подробность. Максим Танк однажды прямо заявил, что ему никогда хорошо не писалось, как в тюрьме — в состоянии полной отрешенности и готовности принять любой удар судьбы, что прямо говорило о гражданском мужестве поэта и умении сохранять силу духа даже за решеткой.

Судьбоносное 17 сентября — начало освободительного похода Красной Армии в Западную Беларусь — пришлось на 27-летие поэта — личный праздник был мгновенно забыт, радость за будущее народа переполняла его. «Танк швырял цветы в краснозвездные танки», — шутил он впоследствии.

С нападением нацистов Максим Танк показал готовность отстоять будущее объединенной в единую республику страны. Под руководством Кондрата Крапивы он трудился в газете «За Советскую Беларусь» и «Раздавим фашистскую гадину». Однажды в Гомельской области Максим Танк доказал, что готов проявить себя не только словом: случайно оказавшись в селении, подвергшимся налету немецких бомбардировщиков, он присоединился к бойцам, что баграми растаскивали горящие сараи – пламя угрожало перекинуться на цистерны с топливом. По воспоминаниям коллег и учеников за Танком водилось еще несколько подобных случаев неприкрытого героизма, о которых он упорно молчал, не желая слыть «белой вороной» среди военкоров. Множество натуралистических наблюдений, которые были замечены мастером слова на фронтах Великой Отечественной войны, читатель может найти в его послевоенных сборниках стихов «Точите оружие», «Через огненный горизонт» и более поздних творениях. Призраки разрушенных войной кварталах Гомеля и Минска Танк, по воспоминаниям родственников, часто вспоминал в 9 мая и 3 июля каждого года своей жизни.

Памятью о первом впечатлении от Минска образца лета 1944 года остается стихотворение автора «Мы ў свой горад прышлі…», где есть такие строки об увиденном:

…Мы ў свой горад прышлі
Ад Масквы і ад сцен Сталінграда.
Мы аглухшы былі
Ад нязмоўкшай яшчэ кананады
I аслепшы амаль
Ад дарожнага пылу і дыму
І ад вогненных хваль,
Ахапіўшых прасторы Радзімы, –
Каб адразу пачуць
Цішыню папялішч і руінаў
I вачмі ахінуць
Гэту каменную дамавіну.

Аркадий Кулешов: Из пехоты в армейские писатели

Видел бомбежку Минска июня 1941-го и еещ один белорусский поэт, сделавший себе имя еще до Великой Отечественной — Аркадий Кулешов. Деятель литературного объединения «Маладняк», еще с 1930-го года связавший свою жизнь со столицей БССР, с болью в сердце отбыл на восток — причем самостоятельно, вместе с беженцами. Через Оршу он добрался до Калинина, где призвался в Красную Армию. Провоевать в пехоте получилось совсем недолго: его ждало военно-политическое училище и путевка в газету «Знамя советов» 11-й армии, где он служил в звании старшего политрука в качестве писателя армейского органа печати (должность называлась именно так) год. Позже перевелся в Белорусский штаб партизанского движения. Труд в «Знамени советов» подарил Кулешову богатый опыт общения с людьми, а также медаль «За боевые заслуги». Наградной лист на нее, заполненный ответственным редактором Виктором Фарберовым, раскрывает подробности деятельности будущей всесоюзной знаменитости. Вот что изложил в графе «Краткое, конкретное изложение личного боевого подвига и заслуг»: «Поэт-фронтовик. Своими произведениями «Приговор отца», «Мельник», «Политрук» и многими другими стихами… прививал… ненависть к врагу… вдохновлял красных воинов на разгром фашистских полчищ. Товарищ Кулешов является одним из инициаторов стихотворного фельетона «Рассказ о том, как бьет на фронте Алексей Петров». Перу товарища Кулешова принадлежит около 40 фельетонов этого жанра. Благодаря всокому мастерству «Алексей Петров» стал любимым героем бойцов нашей армии. …Является одним из авторов юмористической газеты «Вралишер Тарабахтер» (пародия на немецкий печатный орган НСДАП «Фелькишер Беобахтер» — Авт.), пользующаяся в частях армии большой популярностью. Товарищ Кулешов достоин награждения медалью «За боевые заслуги».
Именно эта медаль наравне с еще одной наградой — латунной «фалерой» «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» — стала первой в длинном списке регалий поэта. Остальные знаки отличия Аркадия Кулешова, в том числе звания Народного поэта Беларуси и орден Ленина — он получит за свое мирный созидательный труд.

Михась Лыньков: в свете Красной Звезды

Михаил Лыньков, более известный как Михась Лыньков, к 22 июня 1941-го был уже закаленным воином. Учитель, сын железнодорожника, он поддержал советскую власть и три года бился в Советско-польскую войну. Будни педагога, редактура окружной газетой, первые опыты в стихосложении впоследствии привели его в в Минск — там в 1930-м он, кстати, познакомился с Аркадием Кулешовым. Годы труда в журнале «Пламя революции» выковали из Михаила Тихоновича редактора, которому было по плечу и руководство печатным органом времен лихолетья. В 1941 – 1942 годах он редактировал газету «За Савецкую Беларусь» (выходила на Западном, Центральном и Брянском фронтах). Третий год войны застал Лынькова на посту директора Института литературы, языка и искусства БССР. Увиденное в первые два года войны автор навсегда запечатлел в рассказах сборника «Астап». Чужие воспоминания нашли отражения в романе-эпопее «Достопамятные дни».

Возвращение летом 1944 года в освобожденный Минск стало для Михаилом Тихоновича временем испытаний: к этому часу он уже знал, что его младший брат Григория, поэт и переводчик, пропал без вести — и с осени 1941-го о нем ничего не слышно. Тогда же, в первую военную осень жертвой геноцида врага в Стародорожском районе Минщины пали жена и сын Лынькова, а также семья брата Георгия — эту весть ему еще предстояло узнать. Факт этого преступления, растворившегося в миллионах им подобных, лег в основу рассказа Янки Мавра «За что?» — писатели были близко знакомы и помогали друг другу. Своих детей у Лынькова уже не было — они с новой женой Софьей воспитали приемных, также натерпевшихся в войну ребят. Два года редакторства в издании «За Советскую Беларусь» были отмечены орденом Красной Звезды.

На будущее разрушенного более чем на 85% Минска Михась Лыньков смотрел с оптимизмом, продолжал любить его былую красу, верить в то, что она восстанет из руин. В 1945-м поэт в составе советской делегации поехал в Сан-Франциско, на конференцию по созданию ООН. Оттуда он сообщал родным и коллегам: «Хочется домой на просторы нашего родного Минска», рассказывает нам вышедшая к 125-летию Лынькова книга «Святло яго душы». Писал о «просторах» не без горечи: множество его любимых мест города канули в Лету еще в 1941-м…