Ты не ранен, ты просто убит. Ион Деген — пулеметчик, разведчик и поэт Великой Отечественной войны

31 декабря 1942 года Ион Деген был выписан из госпиталя и его, как имевшего опыт работы на тракторе, отправили в танковое училище. А весной 1944 года уже младший лейтенант Ион Деген снова на фронте Великой Отечественной войны, на этот раз командиром экипажа танка Т-34. И начинается его танковая эпопея: 8 месяцев на фронте, десятки жестоких, не на жизнь, а на смерть боев, танковые дуэли, в которых гибнут многие его боевые товарищи, а у самого Дегена появляется другое понимание жизни и смерти. И в декабре 1944 года Ион напишет то, самое знаменитое стихотворение в его жизни, о котором отзовутся по разному, но все же: правдиво отображавшее ту страшную, затронувшую практически каждую советскую семью, войну.

 «Мой товарищ, в смертельной агонии
 Не зови понапрасну друзей.
 Дай-ка лучше согрею ладони я
 Над дымящейся кровью твоей.
 Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
 Ты не ранен, ты просто убит.
 Дай на память сниму с тебя валенки.
 Нам еще наступать предстоит».

Ион Деген

Стихи не простые, стихи страшные, но, если по сути, то что может быть страшнее войны…

Воевал же танкист Ион Лазаревич Деген героически, поэтому сегодня его имя можно найти под 50-м номером в списке лучших советских танкистов-асов времен Великой Отечественной войны: 16 побед (в том числе 1 «Тигр», 8 «Пантер»), дважды представлялся к званию Героя Советского Союза, но награжден лишь орденами, правда, и самым почитаемым фронтовиками — орденом Красного Знамени.

А Великая Отечественная война вошла в жизнь Иона Дегена в первый же ее день, 22 июня 1941 года.

Начало войны юного Яня Дегена

Трагический, душераздирающий для миллионов советских людей день, 22 июня 1941 года, Ион Деген, или Яня, как его звали в юности, встретил в пионерском лагере, где он был вожатым. Не медля ни минуты, Яня побежал в военкомат, чтобы его отправили добровольцем на фронт, ссылаясь на то, что он хорошо умеет владеть оружием. «Детей в Армию не призываем!», — резко ответил военком. Но активный и деятельный Яня Деген в считанные дни организовал при горкоме комсомола группу таких же молодых патриотов, которая влилась в состав добровольческого истребительного батальона. А поскольку все происходило на западе страны, в районе родного Дегену города Могилев-Подольский Винницкой области Украинской ССР, и фронт быстро накатывался, то бойцов истребительного батальона придали 130-й стрелковой дивизии.

Иона Дегена, как хорошо знавшего пулемет «Максим», назначили в пулеметный расчет, и в районе населенного пункта Вапнярка 130-я стрелковая дивизия вступила в бой с немцами. Бойцы и командиры дивизии дрались с наступающими гитлеровцами отчаянно, но врага, имевшего кратное превосходство в личном составе и особенно в технике и вооружении, остановить не удалось.

А вскоре, между Уманью и Христиновкой, 130-я стрелковая дивизия попала в окружение. 

Из воспоминаний самого Иона Дегена:

«Страшное время. Непрерывные бои. Даже отразив все немецкие атаки, мы почему-то отступали. Стрелковые роты таяли на глазах. Постоянные немецкие бомбежки, небо в те дни осталось за немцами. Рядом погибали мои одноклассники, семнадцатилетние юноши. Для меня это было потрясением. Я с трудом сдерживал слезы, когда мы хоронили убитых товарищей. В начале августа наш взвод поджег гранатами и бутылками с КС два немецких танка. Между Уманью и Христиновкой наша дивизия попала в окружение. Началось самое страшное. Ощущение беспомощности.
Но остатки нашей роты упорно пробивались к своим. Все уже воевали трофейным немецким оружием, но я продолжал тащить свой пулемет «Максим». В один вечер из всего нашего взвода осталось двое: Саша Сойферман и я. Экономно отстреливались от наступающих немцев. Вдруг я почувствовал сильный удар по ноге. Посмотрел и увидел, что течет кровь. Пуля прошла навылет через мягкие ткани бедра. Саша перевязал мне рану. Стрельба раздавалась уже позади нас. Патронов не было. Вокруг нас валялись пустые пулеметные ленты. Утопили затвор пулемета в выгребной яме и поползли на восток. Девятнадцать дней с упорством фанатиков мы выходили вместе с Сашей из окружения. Шли ночами, в села не заходили. Знали, что в плен не сдадимся ни при каких обстоятельствах».

И каким-то чудом, по-другому и не скажешь, Ион Деген, раненный в ногу, вдвоем с Сашей Сойферманом все же сумели добраться до Днепра. Уставшие, голодные, они ночью вышли к Днепру, уверенные, что на левом берегу наши. Чтобы было легче плыть, сняли сапоги, выбросили в воду оружие и начали переправляться, потеряв в темноте друг друга. Сам же Ион, в конец обессиленный, выполз из реки на противоположном берегу на песок и долго приходил в себя. Очнувшись, он услышал немецкую речь. Это был вражеский патруль, немцы были уже на левом берегу…

Через много лет, в одном из интервью, Деген вспоминал: 

«И тут я заплакал: ни боль, ни потери, ни страх не были причиной этих слез. Плакал от осознания трагедии отступления, свидетелем и участником которой мне пришлось стать, от страшных мыслей, что все наши жертвы были напрасны… Я плакал оттого, что у меня даже нет гранаты взорвать себя вместе с немцами. Плакал от само́й мысли, что немцы уже на левом берегу Днепра. Как такое могло случиться?! Где фронт? Идет ли еще война? Зачем я существую, если рухнули моя армия и страна? А ведь нам все время внушали, что уже на третий день войны мы ворвемся в Берлин, где нас с цветами встретят плачущие от счастья немецкие пролетарии».

Временами теряя сознание, раненый Ион дополз до ближайшей хаты, и благодаря помощи семьи украинцев Григоруков затем вышел в расположение наших войск. Позже был госпиталь, врачам удалось спасти Дегену раненую ногу, но в действующую Армию его, уже успевшего повоевать, все еще не брали, не вышел возрастом. Идти ему было некуда, но неожиданно на помощь пришел капитан, грузин, который когда-то был начальником Могилев-Подольской пограничной заставы и хорошо знал Иона. И Деген отправился к нему домой, в грузинское село Шрома, где работал трактористом до июня 1942 года, пока не услышал, что на соседней станции Натанеби стоят советские бронепоезда.

Ион Деген — боец артиллерийской разведки бронепоездов

На станции действительно находились бронепоезда 42-го отдельного дивизиона «Сибиряк» и «Железнодорожник Кузбасса», под командованием майора Михаила Аркуши. Боевой задачей дивизиона было прикрытие направления на Моздок и Беслан.

Переговоры Дегена о зачислении его в дивизион были скорыми, майор поинтересовался у Дегена: «А карту знаешь?» — «Знаю». Нанеся безошибочно на карту продиктованную майором Аркушей боевую обстановку, Ион получил предложение идти к майору в адъютанты, но он попросил направить его в разведку.

В разведке же воевали в основном сибиряки, в недалеком довоенном прошлом — охотники, которые умели решительно все, вызывая у Иона неподдельный восторг.

И снова из воспоминаний Дегена:

«Когда я пришел в отделение разведки, в нем было 12 бойцов. Все вооружены автоматами ППД и ППШ, финками или кинжалами, и у каждого уже были трофейные немецкие пистолеты. На задание разведчики брали по три запасных диска к автомату и по четыре гранаты Ф-1. У разведчиков было две основные задачи: разведка немецкого тыла и корректировка огня для бронеплощадок. В разведке служили замечательные ребята, сибиряки: Степан Лагутин, Гоша Куликов, Коля Трубицын, Коля Гутеев и другие. Я смотрел на своих товарищей с восторгом и удивлением. Они умели все. Взобраться на телеграфный столб и подключить связь, заранее договорившись с дивизионом, какие провода будут задействованы. Умели выполнить любую работу железнодорожника — от стрелочника и сцепщика до машиниста паровоза, умели разминировать и устанавливать мины. Могли быстро заменить колеса бронеавтомобиля на железнодорожные и воевать на бронедрезине. Все умели ребята! И то, что я смог заслужить любовь и уважение этих замечательных ребят, является для меня самой главной наградой, полученной на войне. Я горжусь, что воевал рядом с этими людьми! А Лагутин стал мне, как родной отец. Двухметрового роста, ушедший в армию из Бийска, бывший алтайский охотник, носивший сапоги 46-го размера, молчаливый Лагутин был настоящим русским богатырем. При своем весе в сто тридцать килограмм и огромном росте он мог бесшумно пройти по хворосту».

Одной из основных задач разведчиков была корректировка огня орудий, стоявших на бронепоездах. В ответ немцы нещадно бомбили «Сибиряка» и «Железнодорожника Кузбасса» с воздуха, а частенько и бросали против бронепоездов, оставшихся без прикрытия пехоты и, тем более авиации, танки. Бои были тяжелыми, кровопролитными, боевых потерь среди личного состава бронепоездов было очень много.

15 октября 1942 года Ион Деген снова был ранен. Вот как это произошло: их было четверо, на разведку немецких боевых порядков отправились Ион, радистка Люба, бойцы Степан Лагутин и Николай Гутеев. Выполнив задачу, рано утром бойцы возвращались по берегу Терека. Немцы с техникой стояли так плотно, что разведчикам пришлось «снимать» немецких часовых. Самого крупного на себя взял Степан Лагутин, другого ударил сверху кинжалом Деген. Кровь из яремной вены немца хлынула с такой силой, что обдала Иона с ног до головы. Немцы открыли по ним шквальный огонь. Погибла 18-летняя радистка Люба, упал сраженный вражеской пулей Коля Гутеев. Иона ранило в ногу, но его спас Степан Лагутин, который смог вытащить Иона из-под вражеского огня и дотащить до своих.

И, как мы уже знаем, лишь в конце декабря 1942 года Ион Деген выписался из госпиталя.

О фронтовой музе Дегена

Когда, много лет спустя Иона Лазаревича Дегена спросили, когда он начал писать стихи, то прозвучал такой его ответ: «Понимаете, специально я ничего не сочинял, они сами записывались, рождались изнутри». И процитировал:

Стихи на фронте

В огненной реке
не я писал их,
мной они писались.
Выстреливалась запись в дневнике
про грязь и кровь,
про смерть и про усталость.
Нет, дневников не вел я на войне,
не до писаний дневников солдату,
но кто-то сослагал стихи во мне
про каждый бой, про каждую утрату. 

И затем Ион Деген дополнил, что писать начал в том же, 41-м, трагическом июне…

Девятый класс окончен лишь вчера.
Окончу ли когда-нибудь десятый?
Каникулы — счастливая пора!
И вдруг — траншея, карабин, гранаты…
И над рекой дотла сгоревший дом,
сосед по парте навсегда утерян.
Я путаюсь беспомощно во всем,
что невозможно школьной меркой мерить.
До самой смерти буду вспоминать:
лежали блики на изломах мела,
как новенькая школьная тетрадь,
над полем боя небо голубело.
Окоп мой под цветущей бузиной,
стрижей пискливых пролетела стайка,
и облако сверкало белизной
совсем, как без чернил «невыливайка»…
Но пальцем с фиолетовым пятном,
следом диктантов и работ контрольных,
нажав крючок, подумал я о том,
что начинаю счет уже не школьный…

Журналист, продолжая расспрашивать Иона Лазаревича, поинтересовался, а был ли человек, о котором он писал «…в смертельной агонии…» его школьным товарищем. На что Деген ответил: «Нет, это о Гошке Куликове, сибиряке. Я его перевязывал, а из его груди били два фонтанчика крови. До сих пор картина стоит перед глазами…».

Продолжение следует