Слово палача. О чем свидетельствуют рассекреченные протоколы

Зима 1947 — 1948 годов стала своего рода реваншем над нацистскими преступниками, попавшим в руки советского правосудия. Речь о приведении в исполнении приговоров открытых судебных процессов, на которые пришли жители ряда белорусских населенных пунктов. Крупнейшие провели в Бобруйске 28 октября, Витебске 30 ноября и Гомеле 15 декабря 1947-го, более мелкие суды «россыпью» протекали в январе-феврале 1948-го в ряде мелких городов и поселков городского типа. В том числе в Борисове и Слуцке Минской области. Кого же судили в первые послевоенные годы? Военнослужащих вермахта и войск СС, вспомогательной полиции, охранных и прочих карательных сил — всех, кто «отличился» на территории республики изуверствами и бесконечным кровопролитием. Только в крупных городах осудили 47 военных преступников.

«Я не позволю, чтобы меня конвоировал солдат»

Процессы отличались обстоятельственной подготовкой: к ним привлекали максимально представительный круг лиц с прицелом на широкое освещение данных событий. Посыл был прост — никто не уйдет от наказания, однако решения суда не отличаются огульностью, кампанейщиной, преступления побежденного врага разбираем для примера и урока будущим поколениям.

Так, например, только для процесса в Бобруйске привлекли «десант» из более чем 120 работников — прежде всего сотрудников МВД СССР и системы пенитенциарных заведений страны. Специфика мероприятия была такова, что одних переводчиков привлекли 27 человек, закрепив за ними более 10 машинисток. В зале присутствовали 129 советских граждан-свидетелей и 32 немецких военнопленных, очевидцев преступлений своих товарищей по оружию. На скамье подсудимых в ряд сидели люди в форме фельдграу без знаков различия: 21 военнослужащий разных званий, от рядовых до трех генералов. Их отконвоировали из тюрем Москвы, Казани и Минска. Удивительно, но документы различных частей конвойных войск и подразделений МВД свидетельствуют: несмотря на то, что все военнопленные были оповещены о цели своей транспортировки, ряд из них не верил ни в какой суд. Логика была проста: нам выдали новое или малоношеное обмундирование, значит… нас хотят отвезти в Германию — в советскую или союзную зоны оккупации. Палачи советского народа считали, что факт их пленения и несколько лет сидения по тюрьмам – достаточное наказание. Доклады чинов МВД фиксируют спесь и гордость, которые ни на минуту не оставляли старших офицеров и генералов поверженной германской армии.

Так, в рапорте на имя начальника МВД по Бобруйской области капитан Омельченко вспоминал приезд экс-генерал-лейтенантов Вильгельма Роберта Окснера и Ганса фон Траута на станцию Березина в Бобруйске так: «Окснера конвоировал младший лейтенант Черняк, который был в плаще, и офицерских погон не было видно. Окснер сразу же заметил: «Я не позволю, чтобы меня конвоировал солдат». Когда Черняк показал ему свои офицерские погоны, Окснер сказал: «Ну ладно» — и направился по указанному пути. Когда генерала подвели к тюрьме, он подошел к открытым дверям камеры и заявил: «Значит, я опять в тюрьме. За что меня сажают?». Генерал Траут, выйдя из спецвагона, осмотрелся и задал вопрос: «Это станция Березина?». Получив утвердительный ответ, он высокомерно заявил: «О, да! Я два раза форсировал реку Березина».

Краткий штрих к портрету тех, кого привезли на суд в Бобруйск. Генерал Окснер, например, проявил большую щепетильность в том, кто и в каком звании его конвоирует. А вот что касается отношений его подчиненных с мирными жителями РСФСР и БССР в 1942 — 1944 годах — в эти вещи он почему-то не вдавался и въедливости не проявлял. Именно такой вывод можно сделать на основании протокола допроса, который был составлен в Минске октября 1947 года,  чей подлинник хранится в Центральном архиве Федеральной службы безопасности РФ и рассекречен в 2024 году. Вот краткий отрывок из документа.

«Заместитель начальника первого отделения особого отдела 168-го лагеря МВД лейтенант Марьи:

— Следствие располагает данными, что по вашему приказу 25-26 декабря 1943 года в районе Нижней Тощицы было расстреляно примерно 170 человек мирных граждан, подтверждаете ли вы это?

Вильгельм Окснер: — Об этом расстреле ничего не знаю и показать ничего не могу.

Марьин: — Расскажите о сожжении 22 человек больных в деревне Красный Берег в январе 1944 года и о тифозном карантине в деревне Медведки.

Вильгельм Окснер: — Об этом я также ничего не знаю.

Марьин: — Какая в военном отношении практическая необходимость была сжигать населенные пункты на пути наступления?

Вильгельм Окснер: Это мероприятие задерживало наступление Красной Армии, поскольку лишало ее жилья на пути наступления.

Марьин: — По принятым общим правилам ведения войны, которые, к примеру, указаны в Гаагской конвенции, которую подписала через своих представителей Германия, такие мероприятия в войне противоправны.

Вильгельм Окснер: Нет, мне это было непонятно. Я выполнял приказы своих начальников».

И такие ответы — от «Не знаю, не в курсе, показать ничего не могу» до «Я ни при чем, во всем виновато мое руководство» — значатся на большую часть вопросов. Некоторые обвинительные аргументы парируются извечным оправданием о выполнении воли вышестоящих чинов.Именно на эту стратегию защиты уповал еще один подследственный — бывший командир 727-го охранного полка подполковник Франке Гайн — писавший жене в Германию в октябре 1947 года буквально следующее: «Надеюсь твердо вскоре вернуться к тебе и детям, несмотря на то что мне в настоящее время приходится быть здесь. Это результат нашего преступного правительства и моего начальства (Прим. Авт.). Советское государство создало для меня очень благоприятные условия, обращаются с нами по-человечески — хорошо. …Советское правительство не хочет нас уничтожать и помогает нам…».

Окснер, виноватый в том, что его подчиненные убили и сожгли тысячи людей в Гомельской, Мигилевской и Минской областях, все же отделался тюремным заключением — приговором на 25 лет. Однако из-за политических коллизий между СССР и ФРГ был репатриирован в 1955 году.

«В работе я руководствовался своими убеждениями нациста и ненавистью…»

Траут, чья 78-я штурмовая дивизия оборонялась в 1943 — 1944 годах в Оршанском районе, обвинялся в том числе и в том, что согнал на строительство линии обороны осенью 1943 – 1944 годов тысячи советских мирных граждан. В том числе и с северо-востока Минской области. Семь рабочих батальонов, принудительно возводивших оборону для противника, понесли большие потери от холодов и тягот физического труда, житья в неподготовленной к этому местности. Тех, кто не годился в рабочие — 6 тысяч человек из Осинстроя, Шалашино, Буды –угнали в Германию по личному распоряжению Траута.

Была на совести подчиненных, самого Траута, отвечавшего за них по всем военным законам, и выдающаяся жестокость, ставшая знаменитой на весь СССР. Речь о пленении тяжелораненого рядового стрелковой части Красной Армии Юрия Смирнова, попавшего к врагу в плен и распятого на двери штабного блиндажа одного из полков 78-й дивизии. Посмертно рядовому было присвоено звание Героя Советского Союза.

Осужденный на 25 лет Траут также вернется на родину в 1955 году…

Взяв последнее слово перед оглашением приговора, бывший комиссар города Минска, руководитель охранной полиции города Вильгельм Янецке сказал следующее: «Я наряду с руководителями СД несу полную ответственность за истребление евреев в Минском гетто. В гетто я бывал довольно часто… Евреи жили очень плохо. Зная, что они будут все равно расстреляны, я отдал распоряжение о насильственном отборе у евреев теплого белья. Я осматривал дома уничтоженных евреев, и подчиненные мне люди отвозили на склад их ценности… В своих отчетах я никогда не упоминал о расстреле евреев, а писал о выселении или переселении, это был наш условный шифр. В работе я руководствовался своими убеждениями нациста и ненавистью против евреев, воспитанной у меня с молодых лет». Во всем сознавшийся палач также получил четвертьвековой срок.

Кроме больших бывших чинов суды приговорили к наказаниям и рядовых исполнителей. Так, Военным трибуналом Белорусского военного округа были признаны виновными водители газовых машин Герике Гейнц и Эрих Грудман, они  удушили отработанными газами автомобилей до 6 тысяч заключенных концлагеря Тростенец. Оба получили стандартные в таком случае 25 лет тюрем.

«Население, как рабы лишенные возможности учиться, будет работать на этих господ»

В отличие от массы военных преступников некоторые из палачей все же поплатились за свои деяния жизнью — в их числе был бывший комендант Могилева генерал-лейтенант фон Эрманнсдорф. Долгие годы было неясно, почему такое количество нацистов отделалось решеткой, а он сразу же был «определен» в петлю — преступника осудили в Минске на процессе декабря 1946-го и повесили в первые дни нового 1947 года. И только в 2024 году ФСБ РФ рассекретила массив документов, среди которых оказался и допрос фон Эрманнсдорфа от 24 декабря 1945 года, куда вошли вопросы, задаваемые частью в борисовской городской, частью – в минской центральной областной тюрьмах. Старший следователь 3-го отделения следственной части НКГБ БССР капитан Галкин и помощник военного прокурора Минского военного округа майора юстиции Зайцев допросили подследственного, который после прочтения текста беседы написал на документе следующее: «Протокол с моих слов записан верно и прочитан на понятном мне родном языке».

Какие же вины привели бывшего генерал-лейтенанта в фургон автомашины под петлю, завязанную на столбе, вместе с еще триннадцатью признанными виновными и достойными смерти?

Текст протокола, повествующий о преступлениях полка, потом дивизии фон Эрманнсдорфа в РСФСР, постепенно приводит читателя в Беларусь 1944 года.

Военной прокуратурой была доказана вина фон Эрманнсдорфа в эвакуации тысяч людей населения Могилева, неспособного к труду по возведению укреплений для немецко-фашистских войск, на берег Днепра, где им был отведено место для проживания, мало приспособленное для последнего. Там «лишние» люди по большей части и перемерли… Были потери и среди 3.500 тысяч признанных крепкими и трудившихся в постройке обороны вокруг областного центра. Также военному преступнику вменили в вину тактику выжженной земли в городе, при которой около шести сотен жилых домов, мосты, фабрика, железнодорожные пути, электростанция и почти 30 промышленных предприятий были сравнены с землей. Вокруг Могилева подчиненные фон Эрманнсдорфа сожгли то ли 8, то ли 10 деревень для создания условий для удобного наблюдения и обустройства секторов обстрела при будущей обороне города. Население деревень, понятное дело, согнали с мест жительств только с ручной кладью — люди в один момент стали нищими.

Эпилогом документа можно считать последние слова подследственного. Фон Эрманнсдорф так высказался о будущем СССР, которое ждало и все остальные завоеванные рейхом территории: «…Со слов бургомистра города Штутгарта …по плану Гитлера Россия должна быть порабощена до Урала, а для того, чтобы держать советский народ в повиновении… будут выстроены крепости, в которых разместятся на правах феодалов господа-немцы, а …население, как рабы лишенные возможности учиться, будет работать на этих господ».

Под словом «Россия» естественно подразумевалась и Беларусь, которая, побалансировав на краю мрачной бездной тотального геноцида, выстояла. И отшатнулась от прорвы, чтобы помнить уроки процессов 1946 — 1948 годов поныне. Беларусь помнит!