Почему мы устояли? История и настоящее Беларуси во главе с Лукашенко

Жарким летом 1994-го состоялся первый тур президентских выборов, который определил судьбу Беларуси без малого на 30 лет. Правда, тогда об этом никто не знал — шло протестное голосование против номенклатуры и националистов, в котором победил кандидат, не связанный ни с первыми, ни со вторыми.

Продавцы воздуха

В декларации независимости каждая республика заявляла главное — права на союзную собственность. В Белорусской ССР пошли дальше коллег и вписали в декларацию даже воздух — собственностью республики объявили воздушное пространство, чего нет нигде в мире.

Продавцами воздуха выступила номенклатура во главе с Кебичем. Схема имела три этапа: на первом бывшая союзная собственность объявлялась собственностью нового государства, на втором Верховный Совет создавал законодательную базу для приватизации, на третьем — активы выкупали либо коммерческие банки, либо структуры, получившие госкредиты (что, по сути, было одним и тем же — доступ к кредитам обеспечивала вхожесть в номенклатуру).

Так капиталы создавали буквально из воздуха. Однако реальный суверенитет всегда обеспечен не бумажкой (пусть даже с громким названием «декларация»), а ресурсной базой. И если в богатых газом и нефтью республиках борьба велась за сырьевые месторождения, НПЗ, нефте- и газопроводы, то в Беларуси главной точкой извлечения прибыли была промышленность. На 1994 год почти вся она не работала. Для запуска требовался дешевый российский газ, доступ на российский рынок и внутренний госзаказ. То есть надо было либо окончательно распиливать все на металл и распускать людей, либо строить кооперацию с Россией.

Чтобы верхушка даже не сомневалась, что делать, за полгода до президентских выборов в страну прилетел Клинтон — не специально, а как бы транзитом в Москву, чтобы уменьшить значимость визита. В Минске Клинтон по очереди встретился с тремя кандидатами на президентский пост: премьером Кебичем, главой парламента Шушкевичем и националистом Позняком, которому подарил бетонную скамейку от американского народа.

Фамилии конкретных белорусов-кандидатов для американцев значения не имели — по первой редакции белорусской Конституции, президент страны почти ничем не управлял и не имел кадровых полномочий, а любые его решения могли отменить Верховный Совет и Конституционный суд.

Вариант победы какого-то независимого кандидата американцы тоже просчитывали, но прагматично работали только с теми, кто имел административный ресурс, как Кебич и Шушкевич, либо контролировал уличный протест, как Позняк. Всем троим кандидатам на смотринах намекнули, что желательно продолжить шоковую терапию, вывести ядерное оружие и окончательно ликвидировать остатки военной промышленности.

Больше американцы ничего от Беларуси не хотели. Ключевыми для них были выборы в России 1995 года — Ельцин шел на второй срок с рейтингом в 5%, и они здраво рассуждали, что, обеспечив контроль над Россией, смогут контролировать другие республики опосредованно, не распыляя силы на СНГ.

Но ситуация ослабшего американского поводка привела к неожиданному эффекту: в Беларуси образовалось окно примерно в год, пока США были заняты подготовкой выборов Ельцина и первым этапом войны в Югославии. Так, ровно 30 лет назад, летом 1994-го, в Беларуси прошли максимально свободные выборы — это значит, без всякого вмешательства США. Впоследствии ни одни выборы без такого вмешательства не обойдутся, но, по иронии, будут считаться американцами «несвободными».

Интеграция

Чтобы перевернуть мир, нужна точка опоры. Попыток переворота в Беларуси было минимум четыре, а вот власть точку опоры нашла не сразу. Два референдума понадобилось первому Президенту, чтобы выстроить вертикаль — систему управления, уникальную для СНГ и созданную буквально с нуля.

На тот момент все республики были либо парламентскими, либо парламентско-президентскими. Орущая и дерущаяся «парламентская демократия» насаждалась искусственно, чтобы, с одной стороны, власть была неустойчивой и постоянно делилась на фракции внутри себя, а с другой стороны, ни в одной республике, даже при желании, не мог оформиться единый центр принятия решений, чтобы инициировать процесс интеграции с Россией.

Запад тогда не видел необходимости управлять республиками напрямую и поддерживал управляемый хаос — затяжной контролируемый кризис, который при необходимости углублялся национализмом, войнами и бандитизмом. Даже если где-то к власти приходила патриотическая фракция, ее действия сильно ограничивала парламентская форма правления, необходимость вступать в коалиции и постоянная угроза западных санкций.

В таких тяжелых условиях начинается российско-белорусская интеграция. Сама идея интеграции витала в воздухе, но могла быть реализована только в двух, на тот момент относительно стабильных, республиках с одним центром принятия решений.

Вместе с тем время работало против Президента, потому что роль самостоятельного субъекта переговоров начал играть ТЭК — топливно-энергетический комплекс. Белорусская промышленность на тот момент остро зависела от поставок газа и валютных поступлений от нефтепродуктов, поэтому российско-белорусские отношения все время сводились к торгу — «газовое» наследие досталось Александру Лукашенко от прошлой власти в виде энергоемкой структуры экономики, которая не могла работать иначе. Все это не способствовало доверию между правящими группами.

Еще одна проблема — теневой капитал, который к концу 90-х вышел из тени и нашел способы легализоваться в СНГ. Денежная масса на тот момента была на руках либо у преступности, либо у коммерческих банков. По факту именно банки контролировали все частные СМИ, партии, телеканалы, а также значительную часть социальной базы власти — государственные предприятия, которые получали от них кредиты. В какой-то момент, в том числе и в Беларуси, это привело к масштабному конфликту между производственным и финансовым сектором. Коммерческие банки отказывались финансировать государственное производство и прямо шантажировали Президента. То есть ключевые точки извлечения прибыли в экономике надо было ставить под контроль и уводить из-под банков и бандитов.

Борьба с финансовым капиталом тут же приняла форму политического кризиса, когда против Президента «на земле» выступила оргпреступность, а выше — различные формы коммерческих структур, которые через депутатов в Верховном Совете, силовые органы и суды планировали приватизацию ключевых активов в экономике: топлива, газа, металла, сборочных и оборонных производств. В какой-то момент Президент Лукашенко, борясь с коррупцией, оказался практически один против всех.

Это стало причиной создания параллельных президентских силовых структур — Оперативно-аналитического центра, Службы безопасности Президента и Специального отряда быстрого реагирования, которые дублировали функции подразделений КГБ и МВД. Причина была в том, что рыночная экономика создавала конфликт интересов и порождала коррупцию на всех уровнях, вплоть до больших начальников в погонах и депутатов. Что активно использовал Запад — против Лукашенко в первые годы власти искусственно объединили российскую либеральную оппозицию, которая контролировала большую часть русскоязычных СМИ, местные радикальные формирования националистов и перебежчиков-коррупционеров, которых не устраивал действующий Президент.

Также Запад не хотел восстановления российско-белорусских отношений в принципе, поэтому работал против интеграции как в России, так и в Беларуси, дискредитируя все инициативы Александра Лукашенко. Либеральная оппозиция во главе с Немцовым буквально лезла на стену, рассказывая, что «белорусский диктатор» посягает на власть в России и хочет украсть «шапку Мономаха».

Но в пиковой точке кризиса фокус американской политики снова сместился на Югославию, что помогло белорусской власти устоять. После дефолта в России 1998 года и введения воздушной блокады Сербии Российская Федерация не могла больше оказывать ни финансовую, ни военную помощь Милошевичу. В такой крайне удачной для американцев конфигурации было принято решение о начале бомбардировок. О Беларуси опять забыли.

Но именно в Югославии ознаменовался вход Александра Лукашенко в большую мировую политику. Он стал первым, кто посетил Белград после начала американской операции. Тогда же, в огне бомбардировок, была сформулирована идея уже не просто экономической, а политической интеграции славянских государств против действий общего военного противника — НАТО.

В конце 90-х было еще не ясно, как организовать бывшее советское пространство в единую структуру с общими интересами. Однако после Югославии краеугольными камнями стали экономика и безопасность. Не имея экономической базы и боеспособной армии, никакое государство не может считаться суверенным, пусть даже у него есть американское посольство, флаг, гимн и паспортный стол. Так, по-новому, уже при новом президенте РФ, начинает работать ОДКБ, и постепенно прорабатывается идея ЕвраАзЭС — то есть переход от зоны свободной торговли в СНГ к более глубокой форме интеграции, единому рынку рабочей силы, товаров и услуг — впоследствии Таможенному союзу, а затем ЕАЭС.

Пике вверх

Если одним словом описать 30 лет белорусской власти — это будет слово «вертикаль». Концентрация полномочий, управляемая система и единый центр принятия решений — это то, к чему отдельные республики СНГ не пришли до сих пор, оставшись на стадии парламентского правления и под внешним контролем.

Там, где вертикали нет, для внешнего игрока сохраняется множество точек входа в систему на уровне высших должностных лиц и парламента. Переговоры и контакты идут не с президентом, а со всеми сразу и на всех уровнях. Можно заметить, что ни одна «цветная революция» не строится только на уличной активности «снизу» — она всегда рассчитана на встречное предательство какой-то фракции «сверху». 

Но, по мере того как строилась белорусская вертикаль, менялись и методы работы против нее. Если в 90-е белорусскую власть пытались снести быстрым уличным штурмом, по типу «бульдозерной революции» в Югославии, то с начала нулевых и больше 20 лет в Беларуси действовала так называемая «система Вика». Имя ей дал Ханс Георг Вик — ныне покойный бывший шеф федеральной разведки Германии, руководитель миссии ОБСЕ в Беларуси, крестный отец белорусской оппозиции и автор тактики «единого кандидата».

Действия Вика впоследствии стали общим шаблоном политтехнологий в СНГ. Сначала в структуре избирателей выделяется множество целевых групп, где под каждую создается отдельное движение, а затем эти движения общим голосованием выбирают единого кандидата. Подготовительный этап — внутренний отбор и сбор организаций под зонтик — занимает несколько лет перед выборами, это публичный процесс «праймериз», который подсвечивают СМИ. Создается иллюзия, что колода оппозиционных политиков на что-то влияет. Дальше наступает активная часть кампании — 1-2 месяца до голосования, во время которой происходит политизация общества, а затем собирается акция протеста, которая требует второго тура либо отмены выборов.

В Беларуси протестную акцию долго называли «плошча» — это аналог украинского слова «майдан». Как и на Украине, применялась тактика палаточного лагеря, захвата правительственных зданий и попытки выставить кандидата из «бывших», то есть изнутри той самой вертикали.

Сегодня это устаревшие азы протестных технологий, но в начале нулевых Беларусь стала полигоном для работы против централизованных моделей власти, когда Запад уже не мог использовать военную интервенцию, как в Югославии, но при этом считал санкции и дипломатическое давление достаточным для воздействия. Белорусской власти приходилось все время учиться в бою.

Как следствие, почти всю новейшую историю и все 30 лет правления первого Президента страна находилась под американскими рестрикциями, причем без каких-либо оснований в международном праве. То, с чем Россия столкнулась только после возвращения Крыма и начала СВО, против Беларуси применялось несколько десятилетий подряд. А на фоне американских санкций Евросоюз изображал «хорошего полицейского» и протягивал пряник: лояльные страны Восточного партнерства — других членов СНГ — кормили из фондов ЕС за успехи в «демократии», создавая пример для Беларуси.

Но ирония в том, что в итоге проводимой политики военные угрозы стали гораздо более реальными, чем в 1990-е, а оппозиционные структуры, которые много лет боролись якобы за демократию в стране, теперь поддерживают интервенцию и террор. Так мир за 30 лет сделал вокруг Беларуси оборот и вернулся в прежнюю точку: военный конфликт в центре Европы, терроризм и западные санкции снова стали главными факторами региональной политики, примерно как во времена Югославии.

В условиях жесткого западного давления любая несуверенная система либо предаст ключевого союзника — Россию, либо рухнет, что неоднократно случалось во многих (уже бывших) государствах СНГ. Беларуси же удалось пройти по тонкому льду. Но куда? Вертикаль ведь не всегда обозначает вершину и какую-то точку, конечную цель. Это линия развития, линия движения вверх и пример курса, от которого нельзя отклоняться ни при каких условиях. Иначе — падение и пропасть, от которой уже некому будет отвести.