Почему крестьяне с цветами встречали Красную Армию в 1939 году

Нигде советского солдата, пришедшего осенью 1939 года в Западную Беларусь (и Западную Украину), не встречали так радушно, с энтузиазмом, как в глубинке. Марширующие войска дарили людям радость, надежду на лучшую жизнь, шанс выбиться из нищеты и долгов, ведь более 70 % хозяйств края были бедняцкими. Чем жила белорусская глубинка в 1921 — 1939 годы, почему ее представители с такой теплотой встречали своих соотечественников из БССР, одетых в серые шинели?

Под гнетом беспросветного труда

Ответ на этот вопрос прост и сложен одновременно — он, словно айсберг, имеет как надводную, так и скрытую подводную часть. Имя ему — тяжелая аграрно-хозяйственная ситуация в белорусской деревне межвоенного периода. Разберемся с основными процессами, протекавшими в ней, и причины радости простого белоруса осенью 1939‑го станут рельефны и осязаемы.

Реалии Западной Беларуси первой половины 1920‑х годов были отмечены разрухой, последствиями Первой мировой и Советско-польской войн, усилиями для их преодоления. Однако после восстановления транспортной системы, инфраструктуры, уцелевшей промышленности, перестройки городов и местечек края оказалось, что жизнь в восточных «крэсах» так и не наладилась. Основа основ — структура землепользования — осталась неизменной, похожей на ту, что была до обеих революций 1917 года.

Более половины земельного фонда (58 %, причем лучшая его часть) принадлежала помещикам разного достатка, а также прелатам католической церкви. То есть прослойке в 1–1,5 % от всего населения страны! Крупные наделы — около 20 % всей пахотной земли «крэсов» — получили осадники-колонисты (7–10 тысяч человек). Меньшая часть была в собственности у крестьян (82–85 % жителей). На долю среднестатистического крестьянина приходился либо небольшой клочок земли, либо несколько наделов, рассеянных по окрестностям вокруг его родной деревни. Последний феномен был известен еще со Средневековья и звался чересполосицей (когда кусочки угодий перемежали друг друга, создавая диковинную, сложную в обработке мозаику). Труд на подобных участках шел рука об руку с бесконечной необходимостью для хозяина в хождении-езде между ними, перевозке семян, удобрений, инвентаря, урожая и прочего. Без наличия повозки, хотя бы одной здоровой, способной к работе лошади и, что важно, массы рабочих рук семье было попросту не прожить!

Сравнительно терпимое экономическое положение значительного числа крестьян до 1925 — 1926 годов позволяла поддерживать действовавшая система сервитутного землепользования (кстати, еще один пережиток Средних веков). Сервитут был негласным договором между помещиками и крестьянами на совместное пользование лесными и речными угодьями, выгонами и выпасами для скота, сенокосами и так далее. Вместе пользуемся  —  вместе получаем прибыль, природных богатств хватит на всех. Тем крестьянам, кому для поддержания уровня жизни было мало сервитутного землепользования, а главное — у кого в собственности был малый (до 7 — 8 га) надел земли или его не было вовсе, приходилось приводить себя в полузависимое от помещиков состояние. Становиться арендатором (около 70 тысяч подобных хозяйств к 1930 году) земельных участков, принадлежавших латифундистам или церкви, за часть собранного урожая, заготовку дров, сдачу скотины и птицы. Итого в счет оплаты за предоставление земли малоимущие крестьяне трудились на хозяина арендной земли от четверти до половины дней в году!

Долги под 300 процентов и труд по 16 часов

Еще один выход для бедняка был идти в батраки — наниматься на работу к помещику или представителю сельской буржуазии — зажиточному соседу. Самые погожие для сельскохозяйственной страды дни уходили на труд во благо землевладельцев, а на своей делянке батрак трудился по остаточному принципу. Доход от батрачества редко позволял решить человеку насущные проблемы: малоземелье рождало избыток рабочих рук, а массовый труд никогда не бывает высокооплачиваемым. Найти достойный выход из подобного положения крестьяне не могли: промышленность «крэсов» была малоразвитой и не требовала большого притока рабочей силы в города. Это порождало пренебрежение среди зажиточного крестьянства, помещиков к батракам: естественным делом было унижение и шельмование малограмотных крестьян при расчете, побои и травля. Все стерпят — деться-то некуда!

Мрачным аспектом феномена батрачества было фактическое закабаление части крестьян со стороны имущей прослойки общества. При крайней неразвитости агрокультуры и нестабильности белорусской погоды (засуха, переувлажнение) каждый третий-четвертый год оборачивался неурожаем. И, как следствие, необходимостью брать у помещиков, зажиточных крестьян (как их называла бедная масса сельчан — у панов и подпанков) в долг средства труда, лошадей, зерно и семена для засевания земли и так далее. Проценты должнику назначались невообразимые, и он почти полностью лишался возможности хоть когда-нибудь выбраться из кабалы, проводя в ней десятилетия…

Ситуация усугублялась тем, что кредиторы (ростовщики-помещики, осадники) были поляками, что придавало конфликту национальный окрас. Таким образом, сложилась ситуация, при которой белорусское большинство глубинки «крэсов» быстро оказалось сдавленным тяжелой рукой господствующего класса. Трудиться бедняку-арендатору и батраку приходилось по 14 — 16, даже 18 часов в сутки! Это в сочетании с национальным гнетом, местью осадников за поддержку большинством белорусов Красной Армии в Советско-польской войне очень накаляло обстановку. В межвоенное время около 170 тысяч человек переселилось из Западной Беларуси в Европу и Америку, еще больше бежало в СССР и внутренние районы Польши.

Поле чудес в стране… батраков

Летом 1925 года польский сейм инициировал аграрную реформу, которая гипотетически могла облегчить долю белорусского крестьянства. Увы, но выгоду от «Закона об осуществлении земельной реформы» приобрел все тот же господствующий класс.

Основой нововведений стали два процесса — парцелляция и комасация. Парцелляция предусматривала продажу небольшими порциями —  парцеллами — доли частной помещичьей и государственной земли. Ее почти полностью скупила зажиточная часть населения «крэсов» — предприниматели, осадники, зажиточное крестьянство — опора польской государственности этих земель. Параллельно парцелляции шла комасация, она же хуторизация  —  массовое переселение белорусского крестьянства на хутора. Так, до 1932 года в Новогрудском, Виленском воеводствах под этот процесс попала почти половина местных уроженцев, в Полесском — около 40 % белорусов. Всего хуторизации было подвергнуто почти 300 тысяч крестьянских хозяйств — почти половина сельского населения «крэсов».

В чем заключалась хитрость?

Для достойного обустройства переселенцев на новых местах требовались серьезные средства — участки под хутора были малообжитые, и польское правительство желало таким способом цивилизовать эту местность. Но подъемных денег новоиспеченным хуторянам не дали. Обходитесь, мол, своими силами! Параллельно с процессом переселения шел отрыв крестьянства от сервитутных обязательств перед помещиками, что позволяло последним получить в свои руки большую часть совместно используемых земель! Сельчанам была выплачена небольшая компенсация, но она и близко не смогла покрыть утрату: на эти деньги ни собственные лесные угодья, ни пастбища с сенокосами не купишь… Большая часть переселенцев не могла обустроиться на новом месте за счет своих сил и предсказуемо обращалась за деньгами, стройматериалами (лес-то уже чужой — панский), средствами производства к тем же помещикам и осадникам. Расплатиться с долгами (и наросшими процентами) крестьяне, конечно же, не могли, и часть полученных при переезде земель была отдана ими за долги… все тем же вышеописанным персонажам! Их позиция была проста: вы же сами не справились, не вписались в рынок — вините себя! Помещики в итоге получили компенсацию (сервитутные угодья) за утраченные при парцелляции земли. А осадники, уже освоив при переселении из Польши часть лучших земель «крэсов», дополнительно округлили их за счет участков переехавших на хутора белорусов. Вуаля!

Удар по общине  —  удар по свободе

Еще неокрепших на новых землях тружеников и не думали освобождать от налогов — недоимки по ним составляли десятки миллионов злотых (при стоимости одного гектара в среднем 700 злотых). Неперспективных в плане развития (с последующей выплатой хотя бы части долга) крестьян подвергали лецитации — распродаже их имущества. Ежегодно в каждом из четырех воеводств «крэсов» проводилось по 10–15 тысяч лецитаций: имущество уходило с молотка, а семьи оказывались на улице, пополняя армию батраков. Они стали «топливом» в «костре» экономической деятельности помещиков, которые полученные в собственность бывшие сервитутные угодья сдали в аренду предпринимателям. Вчерашние совладельцы лесов, полей и рек превратились… в малооплачиваемую рабочую силу, помыкаемую, неспособную улучшить свои условия жизни, стали компостом для чужой красивой жизни…

Хуторизация имела и еще одну важную для польского правительства цель: при переселении крестьянская община дробилась, а семьи, поколениями жившие бок о бок в рамках одного населенного пункта, разъединялись. Эта мера была призвана подорвать базу национально-освободительного движения в Западной Беларуси, лишить крестьян привычной монолитности. Чересполосицу вроде преодолели, но ее результатами воспользовались латифундисты-осадники и лишь в меньшей степени не подвергнувшиеся хуторизации крестьяне.

Аграрная реформа 1925 года на короткий срок несколько повысила общую продуктивность хозяйств края, но в долгой перспективе тяжелым бременем легла на крестьянскую массу. Проблемы малоземелья, социального неравенства решены не были, а истинные хозяева глубинки — помещики и осадники, зажиточное крестьянство, католическая церковь (6 % населения «крэсов») — улучшили материальное положение, упрочили свою власть.

Аграрная реформа была воспринята основной массой населений Западной Беларуси как шельмование и очень накалила обстановку.

(Продолжение следует)

Подписывайтесь на наш Telegram-канал Минская правда|MLYN.by, чтобы не пропустить самые актуальные новости!