Здесь можно строить планы только на 5 минут. Заключительный очерк о поездке в ЛНР и ДНР

Я за рулем до восхода солнца — так договорились. Ведь у моих спутников есть всего лишь один день, чтобы провести его с близкими, поэтому хочется, чтобы парни поспали. Андрей мирно сопит на заднем сиденье. Сергей периодически вздрагивает, подхватывается, смотрит на дорогу, затем на меня и выключается снова.

Будем ждать

Часов в десять утра мы прощаемся в той же гостинице, где встретились две недели назад. Пригнали мой автомобиль, оставленный на хранение. Парни помогают грузить вещи, проверяют уровень масла, наличие омывателя, давление в шинах.

— Приезжай еще, — неуверенно предлагает Сергей, — хотя тебе, наверное, не очень понравилось — обстрелы эти, дроны. В этот раз неудачно вышло, с большим риском для жизни. Но если надумаешь, ты знай — мы тебя ждем. Просто в гости приезжай.

— А я жду вас в гости в Беларуси. Одних, с семьями, с друзьями — неважно. Буду очень рада. Беларусь прекрасна — поверьте сперва на слово, а приедете — убедитесь сами.

— Зачем на слово? — хитро улыбается Сергей, — я знаю точно, что прекрасна.

Киваю. Глаза на мокром месте. Они немного неуклюже по очереди меня обнимают.

— Итак, отсыпайся, ешь — и в дорогу. На промежуточных точках, которые оговаривали, обязательно звони. Не выйдешь на связь — отправляем людей. И будь осторожна — трасса Дон не славится вежливыми водителями.

Мужчины, не оглядываясь, идут к своему авто. Долго смотрю вслед — увижу ли я когда-нибудь их еще раз? Доживут ли они до старости? Да что там до старости — до окончания СВО доживут ли? Хорошо, что сегодня до вечера они с родными (нам удалось сэкономить время, пробыв в Крыму не трое суток, а двое, плюс ночной переезд) — они так тщательно выбирали подарки…

Уже месяц, как я дома

Этот последний очерк про поездку по освобожденным территориям я еще тогда, в гостинице под Ростовом-на-Дону, решила писать не сразу, а спустя время. Чтобы все осмыслить. Про вечную опасность хотела написать, про жару нестерпимую, про цены высокие. Выводы сделать. И чтобы без эмоций.

В среднем за сутки саперы ДНР отрабатывают от 10 до 30 заявок на разминирование. Чаще всего на местах пиротехники сталкиваются с противопехотными и противотанковыми минами, артиллерийскими снарядами от РСЗО, минами типа «Лепесток», кассетными боеприпасами, а также ВОП дистанционного минирования.

Но без эмоций не получается даже сегодня. И эмоции самые сильные — не атака дронов и не прилеты. Не стоимость продуктов и жилья и не отсутствие воды. А люди. Эти русские воины, которые ни секунды не колеблясь готовы отдать жизнь за Родину. Эти молчаливые, себе на уме, пожалуй, даже немного странноватые мужчины, для которых смысл всего — Россия.

Вспоминаю сейчас, как они уверяли меня, что доллар — это просто бумага и жить ему недолго. Рассказывали о том, как хорошо было при СССР, когда народ огромной страны был един. Рассуждали, что стало причиной краха Украины.

— Я принял решение взять в руки оружие, когда узнал, что, если так пойдет дальше, скоро Украиной будут руководить нацисты, — рассказывал мне Сергей по дороге из Крыма. — Наш с тобой народ все это проходил уже во время Великой Отечественной войны. Знаешь, что мне продавец сувениров про украинский Крым (до 2014 г. — Прим.) говорил? Они русских просто уничтожить собирались! Полностью стереть с лица земли. Этот продавец спрашивал потом, после 2014 года у украинца-друга, мол, неужели ты смог бы убить меня только за то, что я русский? Ты же друг мой! На что тот ответил: «Я — нет, но мой брат смог бы».

Да простит меня Крымский мост — он великолепен и, наверняка, это инженерное чудо, но, когда я увидела с каким безмерным уважением, благодарностью и теплом смотрят сотрудники контроля (тоже, кстати, люди не гражданские) на Сергея, чьи награды лежали у меня на ладони, я поняла, что главным моим впечатлением останется именно он — этот простой немногословный русский мужчина, с аккуратно подстриженной бородой, морщинками под глазами и стальным стержнем внутри.

Он часто проваливается в себя, словно выключается из жизни. В такие минуты он смотрит застывшим взглядом куда-то далеко-далеко. Или вглубь себя самого? Что он видит, о чем думает – я не спрашивала. Не уверена, что потом смогу спокойно жить. Но иногда он говорил и без моих вопросов.

29 июля Владимир Путин на встрече с главой ДНР Денисом Пушилиным оценил позитивную динамику увеличения бюджета Донбасса. «Рост хороший — 30%», — отметил Путин.

Спорили мы как-то на тему анатомии, суть не помню, но что-то про кишечник.

— Да ты вообще знаешь, что это такое? — негодуя, размахивала руками я. — Ты в курсе, что общая длина всего кишечника взрослого человека более пяти метров

— Знаю, — тихо ответил Сергей, — не мерил, но примерно знаю. Я как-то бойцу кишки на место закладывал. Туда, где они были до взрыва.

А знаете, сколько раз за эту поездку я слышала, что этот человек — легенда? Не сосчитать! От каждого, с кем мы встречались: его друзей, сослуживцев, подчиненных. От всех, но не от него самого.

— Умереть за Россию — достойнейшая смерть, к которой я всегда был готов, — говорил он. — Почему до сих пор жив? Интуиция выживать помогала. И удача.

— Сергей! Ты профессионал и поэтому жив! Скажи наконец это вслух! Сам себе признайся! — настаивали мы с Андреем.

— Да ладно, — хитро улыбался он, — я просто везунчик!

Мы чувствуем поддержку Президента во всех вопросах, он погружен в нюансы наших приоритетных задач, в том числе по воде и аварийному жилью. Поблагодарил Владимира Владимировича за пристальное внимание к региону, к решению наших проблем и развитию по всем направлениям.

Пушилин о Путине

А с каким недоумением мои товарищи смотрели на меня и друг на друга, когда, еще в самом начале поездки, я предложила им составить план передвижений.

— День на Донецк, день на Мариуполь, два на Луганск, — делая пометки в календаре, заливалась я соловьем, пока не посмотрела на парней. Они были настолько обескуражены моей глупостью, что просто не сообразили сразу, плакать им или смеяться.

Выбрали второе.

— Пять минут, — говорит мне Сергей.

— Что пять минут? — не понимаю я.

— Здесь можно строить планы на ближайшие пять минут, только в этом случае они с большой долей вероятности могут осуществиться. На час — уже не факт. На завтра — а доживешь ли? На неделю — ну просто дикий бред. Тут никто никогда так не делает.

Привет тебе, родная Беларусь, где, например, отпуск планируют за полгода-год. И обычно все идет по плану.

Имею ли я сейчас право сказать, что видела войну?

Я не была на линии боевого соприкосновения. Не чувствовала дрожь земли от работы артиллерии. На меня не шли танки.

Но я видела войну. Она в этих молодых мужчинах. Глубоко внутри.

В голове? В сердце? В душе?

Мой ответ: в памяти.

Не удалось им провести сэкономленный в Крыму день с родными. Едва попрощались со мной, раздался звонок: «Срочно прибыть…» Крымские сувениры, миновав адресатов, уехали в ДНР, и, как мне сегодня признался по телефону Андрей, до сих пор лежат в той же сумке.

— Ничего не распаковывал, чтобы, как появится возможность, время на сборы не тратить, — задумчиво говорит он, — вдруг будет только пару часов.

— А если не будет?

— Значит, не будет.

— Ты устал, Андрей?

— Очень.