Летчик-разведчик, афганец Владимир Рябов: «По уставу я не воевал!»
В небо Владимир Леонардович Рябов влюбился с первого взгляда. Причем взгляд этот был направлен не в синие дали, а в книги Антуана де Сент-Экзюпери, писателя и летчика Второй Мировой войны, поэтично воспевшего воздушный океан. Однако жизнь внесла коррективы: с возрастом прояснилось, что полеты бывают не только такими, как у книжных героев – мирными. Покорителям неба тоже нужно защищать родину. Тем более детство Рябова прошло на самом краю РСФСР — в городе Дальний (сейчас — Далянь), невдалеке от которого воевали в корейском небе советские летчики. Так уж сложились звезды — и Володя стал бредить не просто небом, а видом из кабины боевого самолета.
От спарки до Афгана
— Почти полвека тому назад, в 1970-м, я поступил в Краснознаменное Качинское высшее училище летчиков имени А. Мясникова, — вспоминает наш герой. — Учеба закрутила в своем круговороте – и вот, наконец, контрольный полет с «шкрабом» — летчиком-инструктором. Полет вдвоем на самолете-спарке УТИ МиГ-15 — тот еще экзамен для курсанта, старшины звена. Хорошо помню: инструктор был весь мокрый от перегрузок и эволюций в воздухе. Именно тогда из-под его руки в моем личном деле появилась запись: «Техника пилотирования — великолепная». С тех пор она словно привязалась ко мне — во всех характеристиках, аттестациях и представлениях всегда неизменно была заслуженная большим трудом строка: «Обладает отличной техникой пилотирования». А как иначе? Идешь по коридорам училища – а на тебя с портретов смотрят Султан Амет-Хан, Иван Лавроненко, Александр Покрышкин, Борис Сафонов… На их счету — целые авиагруппы сбитых в Великую Отечественную войну врагов! Хочешь не хочешь, а соответствовать надо!
Здесь стоит отметить необычный для советских офицеров факт: от лейтенанта до полковника Владимир Рябов служил в одной воинской части:
— С 10-м отдельным разведывательным авиационным Краснознаменным Московско-Кенигсбергским ордена Суворова полком 26-й воздушной армии Белорусского военного округа и его родным аэродромом Щучиным я связал всю армейскую жизнь. Пришел туда 27 декабря 1974 года старшим летчиком, пилотом-разведчиком, чтобы в 1987-м возглавить его. Тогда еще, помню, подумал: Экзюпери летал на «Лайтнинге», служил в разведывательной авиации – а теперь мне выпала та же доля… Я ее принял, и из заурядного «быка» (от «б/к» – летчик без класса. — Авт.) стал пилотом 1-го класса менее чем за три года, причем будучи по должности все тем же старшим летчиком. В сентябре 1977 года я стал командиром звена. Март 78-го памятен аттестацией на должность заместителя командира эскадрильи по политической части. Поощрением с идеологическим подтекстом можно считать и десятидневную командировку на Кубу.
Летали мы в годы своей молодости очень много. Матчасть своих МиГ-21Р (по прозвищу «балалайка» за треугольный профиль крыла) учили наизусть. Чувствовали самолет, ощущали его продолжением себя. Совершенствуя навыки и умения, я поднимался вверх не только в кабине МиГа.
В феврале 1980 года в 27 лет возглавил 2-ю авиаэскадрилью 10 орап, которая два года подряд становилась лучшей — в том числе поэтому досрочно получил майорские погоны.
Мы, щучинские, конечно, понимали, что нас ждет Афган: зимой 1979 года в Кабул уже полетели МиГ-21Р 118 орап, став 263 ораэ тактической разведки ВВС 40 армии. Состав ежегодно менялся, всего через нее прошли десять смен. В марте 83-го настал и наш черед: пришел приказ отправить эскадрилью разведчиков на «двадцать первых» оказать интернациональную помощь дружественному афганскому народу.
Из БВО, кстати, туда шел 927 ип (город Береза). Командующий ВВС округа генерал-лейтенант Виктор Буланкин, приехав в Щучин, был готов говорить по персоналиям: позволяет ли здоровья, уровень выучки, семейные обстоятельства… Мысли в головах людей были разные, у меня жена была на сносях… Но раз надо – значит надо. Такие тогда были понятия, личностные установки военного человека. Билет на войну, считай, получил.
Готовились к полетам в боевой обстановке интенсивно: хоть и разведчики, а усиленно бомбили полигон «Неман», отрабатывали слетанность парами, восьмеркой… Решали массу хозяйственных и организационных вопросов – с нами ведь летели инженерно-технический состав, спецы аэрофотослужбы…
15 июля мы вылетели в Кокайты (Узбекистан) – прививки, акклиматизация… Жара ударила по нам! Через несколько дней Ан-12 унес на юг — в Демократическую Республику Афганистан, город Кабул. Пошел первый день моей афганской службы. Первый из восьми месяцев и 12 дней…
«Такая красота, а не расслабишься…»
— Первые два месяца было страшновато, непривычно, непонятно… От мысли, что по тебе в любой момент могут выстрелить, от того, что вокруг все иное. Даже вид местности из кабины был совершенно непривычный — безориентирный. После довольно густонаселенной Беларуси это удивляло: мало дорог и городов, сплошные горные хребты и ущелья, по которым и приходилось ориентироваться. Даже цветовая гамма земной поверхности при взгляде сверху была иная: то желто-коричневая, то красноватая. Озера, хорошо помню, поражали неестественным оттенком голубого окраса. Казалось бы — такая красота, а не расслабишься…
— Это как-то сказывалось на поведении летчиков, на боевой работе?
— Нет, мы все равно рвались летать. Хотелось совершенствоваться в любимом деле. Да и боевые задачи ставились часто. Это само по себе втягивало в интенсивный ритм полетов, и внутренние ощущения, шероховатости быстро сглаживались.
Заданий было много, а авиации не хватало: и мы, разведчики, около 80% вылетов делали на бомбо-штурмовые удары. А они ведь намного опаснее… Использование «чистых» разведчиков не по профилю воспринималось как само собой разумеющееся дело. Герой Советского Союза Фёдор Селиверстов из нашего 10 орап в Великую Отечественную войну, выполняя разведывательные полеты на Ил-2, мог запросто, увидев девятку «Юнкерсов-88», атаковать их. Свечой вверх – сбивает ведущего, камнем вниз – сбивает его ведомого! И – дальше своим маршрутом на разведку. А мы чем хуже?
— Преемственность поколений, воспитание патриотизма в боевой жизни помогали?
— Конечно. Ведь работа с ветеранами в нашем 10-м Московско-Кенигсбергском была поставлена очень сильно. Постоянно проходили встречи с ними на памятные даты и праздники в Москве, в Щучине. Рассказы летчиков Великой Отечественной о былых подвигах были частью нашей жизни.
Служба в Афганистане невольно, но настойчиво ставила перед каждым из нас вопрос: «А сможем ли мы быть такими, как наши ветераны?». Этот вопрос незримо витал в воздухе, пасть лицом в грязь было просто невозможно!
Понимая это, из 17 пилотов для нанесения бомбо-штурмовых ударов было отобрано десять человек, остальные летали только на разведку караванов, что было более безопасным и легким делом. Это еще одна причина, почему летчики рвались летать — всем хотелось скорее прослыть опытными, матерыми. Поэтому у нас в эскадрилье перерывов в полетах долгое время не было ни одного дня – мое летная книжка не даст соврать. Бывало, поднимались в небо по три, четыре, пять раз в день! Однажды я вылетел десять раз за день!
Из-за жары мы не носили противоперегрузочные костюмы. Но все равно позволяли себя перегрузку до десяти G, перепоясываясь только офицерскими ремнями. А ведь на родине в учебных целях нам позволяли испытывать перегрузки в шесть-десять G только в костюмах…
Обычно при нагрузке в семь — восемь G в глазах разливается краснота, все резко чернеет — пропадает зрение. И ты теряешь сознание из-за отлива крови от головы! Представляете, если такое произойдет на боевом курсе, на сумасшедшей скорости истребителя? В Афганистане мы не раз сказали спасибо интенсивному режиму тренировок, зачетам по «физо», что были в училище и в полку.
Быт на войне
— Мы поднимались вместе с солнцем, чтобы не потерять ни часу светового дня (а оно светит там почти всегда, нелетной погоды мало) – в 4.30 утра. На полтора часа позже вертолетчиков (что стояли на том же кабульском аэродроме), будильниками населению нашего городка из модулей служил звук винтов их машин.
Утром умывались, чистили зубы: война войной, а гигиену никто не отменял. Брились, правда, после полетов, когда было свободное время. И примета летчиков прошлых войн тут не причем — просто так получалось само собой.
С завтраком складывалась та же ситуация — ранним утром есть не хотелось. До обеда в разное время три группы по шесть — восемь самолетов уходили с бомбами под плоскостями. Плюс две группы на разведку. После обеда был отдых. Только четыре летчика оставались на дежурстве. Обедали умеренно. Хотя доктора предписывали усиленное питание, готовили нам хорошо, рационы были питательными и полезными. Дело в том, что к этому времени начиналась самая сильная жара — около 45 градусов, пыльные бури. Личный состав прятался в тень — многие после обеда, если нет поводов для беспокойства, спали вповалку.
К 17:00 жара начинала спадать – и эскадрилья оживала. Мы увлекались футболом — это прекрасная физическая и психологическая разрядка. На ужин шли все — и обильно кушали, наверстывая за весь день.
Но штаб жил своей жизнью — к 14:00 приходили боевые распоряжения на следующий день, которыми занимался штурман эскадрильи. В 17:00 — постановка боевой задачи на завтра: какие цели разведывать-бомбить, какие боеприпасы подвешивать, по какому маршруту лететь… Разборы полетов с вернувшимися на аэродром летчиками проходили сразу же. Это стандартная схема дня.
— А нестандартная?
— Тогда полеты бывали один за другим: постановка задач шла и с командного пункта, и в воздух, и по радио… Экипажи прилетали на аэродром, а их уже ждет подготовленный самолет — и летчики вновь летят к целям. Особенно часто это бывало во время проведения войсковых операций. Засада – и застопорилось движение колонны, наши наткнулись на опорный пункт противника, у вертолетов непосредственного сопровождения закончилось топливо… Они ушли на дозаправку, а наших обстреливают. Нам — приказ: нанести удар по цели в течение 10 минут по таким-то координатам.
Также летчики дежурили для перехвата иранских или пакистанских самолетов — в кабинах самолетов приходилось высиживать по часу. Вот это было настоящее испытание! Температура на солнце (даже при открытом «фонаре» кабины, перекрытом от лучей чехлами) поднималась порой до 60-80 градусов. Носом текла кровь, но сознания никто не терял… Как только прилив задач спадал — жизнь эскадрильи снова входила в привычное русло.
Цель: максимум эффективности без потерь
— У ваших предшественников были потери — 4 летчика и 4 самолета, никто даже не катапультировался…
— Да, меня об этом предупредили на первом же построении по прилету в Кабул.
Но главный враг был невидимый: бич тамошних мест — гепатит — приходил вместе с сырой водой и местной едой, косил людей. Первым делом я обязал личный состав заготавливать так называемую верблюжью колючку, а военврача и полевую кухню – варить ее в больших объемах. Поэтому вся эскадрилья ругалась на чем свет стоит, но все собирали, ходили с флягами, наполненными самодельным лекарством и регулярно пили его. Ни один человек с болезнью не слег! Спасибо летчикам, уже прошедшим Афган — подсказали и про это, и про всякие иные мелочи.
Например, о том, что во время краткого сезона дождей о сапогах нужно забыть и запастись резиновой обувью – иначе сухим до самолетов не дойдешь. В кабину влезть с грязными ногами — ни-ни, только в сменной обуви, как школьнику!
И про коварное среднеазиатское солнце бывалые летчики довели: чтобы старались не находиться на нем даже лишней минуты без особой надобности. Привычки-то у пилотов сохранились характерные для наших широт… А так зазевался: и вот тебе тепловой удар или ожог — а ведь команда на взлет может поступить в любой момент!
— По частоте применения зенитный пулемет ДШК был для вас врагом №2?
— Да, «сваркой» (из ствола этого 12,7-мм оружия вырывался язык пламени, сверху похожий на искры сварочного аппарата) МиГ-21Р сбить было сложно, но можно. У нас во время бомбо-штурмовых ударов дважды повреждали самолеты, и они садились на вынужденную посадку, дотянув до своего аэродрома.
Поврежденные пулями и осколками шасси выпускались аварийно с помощью воздуха, МиГи сажались на повышенной скорости без закрылков. Причем это была не равнинная местность – садиться в таком режиме вдвойне опасно.
Постреливали в нас и во время заходов на цели, и при взлете-посадке, когда не набравший высоту самолет максимально уязвим. Витебские десантники из 103-й дивизии, опоясывающие аэродром в три кольца, прикрывали подходы достаточно плотно, но душманы из местных, знающие каждую скалу и арык, все же иногда просачивались. Из закрылка моего самолета техники выковыряли пулю калибра 5,45-мм – тоже на посадке «саданули»…
Иногда пускали тепловую ракету «Ред Ай» (американский ПЗРК FIM-43 «Красный глаз») — «Стингеров» тогда у душманов еще не было. Но от нее мы легко уходили, при скорости 850 км\час она нас не доставала.
Тем более я приказал ниже 1000 км/час скорость не держать, да и смотрели летчики в оба. Как увидишь, что на земле облако пыли взметнулось (воздух в Афганистане прозрачный – видно далеко) и контрастный белый след обозначился: сразу все ясно — «Редай» пошел. Энергично маневрируй и набирай высоту. Со «Стингером», что появился позже, стало сложнее: тогда потери в 40 А в среднем достигли показателя 10 самолетов и 30 вертолетов в год. Бывало, стреляли по нам из зенитных мелкокалиберных пушек типа наших 3ГУ-1: на небе вдруг возникали белые, словно вата, облачка разрывов. Но расчеты у моджахедов были малообученные, а самих этих вьючных горных установок было немного, поэтому особой опасности они не представляли.
— Какой улов вашей эскадрильи по итогам восьми с небольшим месяцев войны?
— Итоговые цифры боевой деятельности моей эскадрильи такие: вылетов на разведку и нанесение авиаударов — 3135, бомб сбросили 4760, банд обнаружили 28, караванов — 191, уничтожено живой силы противника — свыше 2000 человек. Изготовили 1766 фотосхем и 53790 фотоотпечатков. Сколько труда, волнений и риска за этими показателями — и не сосчитаешь!
В 1984 году, уже по прилету в Щучин, я был награжден орденом Красного Знамени. Также имею афганский орден. Правда, четырежды меня представляли к званию Героя Советского Союза: трижды — в Афганистане, и один раз уже перед развалом СССР – по материалам публикаций журналистов. Но четыре служебных несоответствия от заместителя командующего ВВС 40-й армии перевесили все представления (смеется).
— Как возможно такое сочетание: представления на высшую награду государства и служебные выволочки подобного калибра?
— Я был хулиганом (задорно улыбается), частенько воевал по-своему. Например, при невозможности найти очередную цель я и мои летчики наносили незапланированные удары по предыдущим. Что, конечно же, нельзя было делать без приказа сверху. Кстати, как потом доносила разведка, там к этому времени успевали собраться духи, считавшие, что в одну и ту же воронку снаряд уже не попадает – и несли ощутимые потери. Мы, когда этого требовала ситуация, превышали скоростные и высотные ограничения. Разведчики, когда надо, летали только «на брюхе».
По уставу я не воевал! Хорошо помню крайнее отклонение представление на Героя — это было во время Ургунской операции. Три дня вся группировка ВВС 40 А летала по установленным маршрутам — ковровое бомбометание в американском стиле. На второй день нам, как лучшим бомберам, снова идти первыми по маршруту, а я говорю: «Снова тем же путем не полетим, мы примелькались — собьют! Полетим через Иран!».
Возможны дипломатические отношения! Но я гну свою линию: иранские F-16 поднимаются на перехват, но мы от них увернулись. Отбомбились как надо — со стороны нейтрального Ирана духи нас не ждали, разбежаться не успели.
А по установленному мне маршруту пошла эскадрилья Су-25 моего товарища — подполковника Петра Рубана. И его штурмовик, первый за историю той войны, сбивают ракетой ПЗРК!
Инструкторы стран-покровителей научили моджахедов радиоперехвату как следует: ждали меня, зная мой позывной: «01». Рубан хоть и катапультировался из разваливавшегося самолета, но упал на скалы, получив фатальные травмы – парашют не успел наполниться воздухом как следует… Вертолетчики привезли его на аэродром, к нему кинулись врачи, но поздно. Умер, можно сказать, у меня на руках, успев сказать: «Володя, ты был прав». Рубана наградили Золотой Звездой Героя Советского Союза посмертно, а мое представление отклонили. Зато своими действиями я и жизни подчиненных сберег, и боевые задачи выполнил.
Вместо послесловия
В мае 1984-го майору Рябову присвоили классную квалификацию «военный летчик-снайпер», повысили в звании — до подполковника — с назначением заместителем командира 10 орап (в 32 года!).
1987 год: Владимир Леонардович уже командует своим родным полком. С распадом Союза полковник Рябов обрел новое место службы – возглавил недавно сформированную 10-ю авиационную базу. Однако в трудную экономическую пору содержать ее оказалось дорого — и она была сокращена. Героя повествования ждала новая должность, правда, нелетная — начальника 134-й военной школы младших специалистов авиации. Зато дома, в Щучине.
За спиной у Владимира Леонардовича 2530 часов налета на 6 типах самолетов, а также освоение вертолета Ми-8МТ! Владимир Леонардович сейчас живет в Лиде, но часто бывает в родном Щучине, встречается с ветеранами полка, молодежью. Владимир Леонардович без преувеличений молод душой и крепок телом. Остается сказать ему лишь: так держать, товарищ полковник!
Подписывайтесь на наш Telegram-канал Минская правда|MLYN.by, чтобы не пропустить самые актуальные новости!
Рекомендуем
