Боец ДНР из списка СБУ показал корреспонденту МП «укропа» из Мариуполя

Люди юго-запада России (бывшего юго-востока Украины) считают, что боевых действий избежать было невозможно. Да, противостояние боевое началось в 2014-м, но противостояние за мысли и разум украинцев началось еще в 90-х, когда американцы развернули там свои лаборатории по промыванию мозгов и утилизации совести целой нации.  

Мы долго плутаем по частному сектору пригорода. Сергей несколько раз останавливается, спрашивая дорогу у прохожих, звонит кому-то, пытаясь объяснить, где мы, надеясь, что нас сориентируют.

Ура! Наконец нашли!

Нас встречает Тимур — молодой, приятный внешне мужчина лет 30 на вид, ростом около 175, крепкий, жилистый, с оружием на поясе. 

— Привет, брат, — хлопает он по плечу Сергея.

Меня же внимательно изучает и просто кивает.

Стоит признать, взгляд у него очень тяжелый, несмотря на улыбку. В голове моментально рисуется картинка: я сижу за металлическим столом в каком-то подвале (для пущего драматизма), а напротив сидит Тимур и, направляя мне в лицо яркий свет электрической лампы, в сотый раз спрашивает: «Кто-о тебя-я сюда-а прислал?».

Тимур, без сомнения, герой

История его уникальна. 10 лет назад парень учился в одном из военных учебных заведений Украины. В один «прекрасный» весенний вечер их командира вызвало начальство и довело до сведения, что его с курсантами завтра отправляют на восток страны, где начинаются боевые действия. Нужно, мол, утихомирить террористов — жителей Донецкой и Луганской областей. Командир отказался стрелять в собственных граждан и тут же сам получил пулю в лоб. Курсанты притихли. Здание учебного заведения взяла под контроль СБУ. Всем было безапелляционно доведено: «Утром выдвигаемся в сторону Донбасса».

Тимуру тогда было 20. Моему сыну сейчас без пары месяцев столько же, и в голове у него — девушка, гаджеты и как избежать субботней уборки в своей комнате. Ах, да — еще немножко учеба.

Тимур другой. В ту ночь они с друзьями каким-то невероятным образом, спрыгнув с третьего этажа, прячась, передвигаясь мелкими перебежками и рискуя жизнью каждую секунду, сбегают. В городе им удается найти авто, и какими-то тайными тропами, минуя блокпосты украинцев, парни добираются до своих, до русских. Далее — допросы и проверки на предмет принадлежности к СБУ. Затем — в бой. За Донбасс, за Россию, за русских. «На правильной стороне», — подчеркивает парень.

Даже спустя примерно час беседы, он продолжает недоверчиво коситься на меня. Мужчины, что-то активно обсуждающие между собой, понижают тон, и я корректно отхожу в сторону.

— Хочешь, «укропа» тебе покажу? — слышу голос Тимура и оборачиваюсь.

Он вопросительно смотрит на меня.

— В смысле? Ты сейчас пленного украинца из подвала выведешь? — не понимаю я.

— А что, так можно было? — громко смеются мужчины, и Тимур жестом приглашает нас пройти в зал.

Осматриваюсь. На открытой полке шкафа множество наград.

— Это не нужно фотографировать, — мягко говорит он, — тут они у каждого.

Рядом с наградами — именные часы от главы Чечни Рамзана Кадырова. А еще распиленная граната и цветок из металла.

— Боевая?

— Конечно, тут других не бывает, просто без взрывателя. Цветок — из неразорвавшегося снаряда, от которого я не погиб, — смеется молодой мужчина. — Красиво? Вот такие умельцы есть у нас — смерть в цветы превратить могут.

— Не томи ее, тащи сюда «укропа», — подстегивает мое любопытство Сергей.

«Укроп» из Мариуполя

Спустя минуту Тимур кладет на пол винтовку.

— «Укроп», — показывает он надпись на оружии, — но вообще, это натовский ствол. Американцы в Украину поставляют комплектующие, украинцы просто собирают. И де-юре выходит, что оружие не американское, а украинское, о чем они и говорят в СМИ. Хотя де-факто воюют натовским. Кстати, что касается этого конфликта, куда ни глянь, де-юре и де-факто — колоссальная просто разница. Например, чтобы ты понимала, против нас, русских, сейчас воюют более 70 стран мира. Это де-факто. А де-юре — только Украина.

— Да-да-да, — иронизирует Сергей, — только Украина! Из которой чуть ли не половина мужиков сбежала с началом СВО, видно, от сильной любви к родине. А в ДНР и ЛНР уже 10 лет как добровольцы со всего бывшего Союза едут — братьям помогать. Ты знаешь какого-нибудь нормального мужика, Тимур, кто бы с Донбасса бежал, когда стрелять начали?

— Нет, не знаю, — отзывается Тимур, извлекая патроны из магазина «укропа», — я сам в то время сюда бежал. Бегущих навстречу не видел.

— Так и я тогда сюда бежал, — задумчиво говорит Сергей. — Ведь если не мы, то кто?..

Смотрю на него вопросительно. Хотя ему, в принципе, все равно, как я на него смотрю. Вытянуть из этого человека что-то почти невозможно, если он сам не хочет чего-то сказать.

— Откуда она у тебя? — переключаюсь на Тимура, кивая на винтовку.

— Трофейная, — пожимает плечами он. — Откуда еще? Можешь сфотографировать, если хочешь. Она официально моя, зарегистрирована по всем правилам.

Парень уверенными движениями быстро собирает винтовку, кладет ее на пол и отходит в сторону. Я, избегая даже прикасаться к ней, делаю пару кадров.

— Вот бронежилет тебе на завтра, — ставит рядом со мной объемную сумку Тимур. — Каску еще дам облегченную, чтобы шея не очень болела потом. Но на твоем месте, брат, я б, конечно, никуда ее не повез, —совершенно не стесняясь моего присутствия, заявляет Тимур Сергею. — Она, в этом всем не то что бежать не сможет — ходить будет с трудом. А что ты будешь делать, если «птички» (беспилотники. — Прим. ред.) прилетят? Или обстрел? Она же гражданский человек, ты за нее отвечаешь, брат.

Я злюсь. Очень злюсь. Но им обоим на мою злость, как бы это сказать помягче, наплевать. Они все решают, ибо они офицеры, а кругом война. И то, чего я хочу, никого из них не волнует.

Тимур провожает нас к машине, но вдруг резко останавливается.

–— Каску забыл еще показать. Тоже трофейную. С мертвой снайперши снял.

Еще трофей

Приносит каску. На ней красуется нацистская символика.

— Привет всем, кто считает, что нацизма на Украине нет, — язвительно замечает молодой мужчина. — Сфотографируй, не стесняйся, покажи людям. Это из Мариуполя трофей, где, как некоторые думают, мы «патриотов Украины» и «мирняк» из «Азовстали» выкуривали. Только вот никто реально не знает, что там было и чего нам это стоило. Сколько людей полегло. Нацики с собой семьи свои забрали, такие же, как и сами они, с промытыми мозгами. Там месяцами они находится могли, припасов достаточно у них было. У русских ведь была возможность бахнуть серьезно по комбинату пару раз — и все. Под обломками похоронили бы всех, ведь гражданские те такими же нацистами были. Но нет, умирали наши ребята, пока мы добивались того, чтобы они сдались, чтобы живыми вышли. Город в руины превратили. А потом их обменяли. Эх…

— Тимур, а зачем ты, будучи дома, в собственном дворе с оружием ходишь? — уже садясь в машину, рискую задать так интересующий меня вопрос.

— Ты не говорил ей? — спрашивает Сергея Тимур.

Тот отрицательно качает головой.

— Хорошо, тогда я скажу: мы с списках СБУ на уничтожение. Даже в топе.

— Заслужили лично, — улыбается Сергей.

— Поэтому, всегда с оружием, — продолжает парень, — даже в туалет с оружием ходим. Встретиться с ДРГ можно где угодно, там в том числе, — смеется он. — И, если это произойдет, я рассчитываю отправить к чубатым праотцам парочку «укропов».

По дороге домой заезжаем в магазин. Готовой еды собственного производства, которой завалены прилавки в Беларуси, в Донецке нет, или я просто не встречала — придется готовить.

— Мясное и молочку тут все стараются брать ваше, — просвещает меня Сергей, пробегая глазами ассортимент. — Белорусское — самое вкусное из того, что завозят. Ну, и качество — об этом говорить даже нечего.

Почитав надписи на этикетках и не найдя ничего донецкого производства, соглашаюсь на колбасу гродненского мясокомбината и брестские сосиски. От форели «Санта Бремор» отказываюсь — местный белый хлеб мне очень не нравится, он будто из пыли, бутерброды делать проблематично.

— Понимаешь теперь, почему я просил тебя привезти мне хлеба из Беларуси? — спрашивает меня Сергей.

— О, поверь, ты не первый, кто просит привезти нашего хлеба, — отвечаю я.

Спрашиваем у продавца о белорусской сметане.

— Ну, это вам в обед нужно было приходить, ее быстро разбирают, — отвечает девушка.

Готовлю ужин под ставшую уже привычной канонаду за окном. «Сегодня как-то сильно палят», — мелькает в мыслях. Сергей громко и, кажется, немного обеспокоенно просит меня подойти к нему.

— В Москве, в «Крокусе» теракт, — кивая на монитор, говорит он, — ублюдки с автоматами расстреливают людей. Скорее всего, меня сейчас вызовут на службу. Ты тут сама тогда справляйся, я закрою тебя в квартире. Выходить нельзя, вода и еда есть.

— Только не пытайся застрелить меня, когда вернешься.

— Не до шуток, — обрывает меня мужчина.

— Ты прав.

До трех ночи мониторю телеграм-каналы, ругая донецкий интернет. За окном, кажется, только усиливается обстрел, на подоконнике все сильнее дребезжат мои баночки с косметикой. Ощущение, что бахает где-то совсем рядом. Ощущение, что вот-вот «прилетит» прямо сюда.

(Продолжение следует)