День Конституции: что мы празднуем 15 марта и кому за это сказать спасибо
Принято считать, что государство работает само собой, а граждан учат и лечат по доброте душевной, потому что все люди — братья. Это такая сказочная точка зрения на мир вокруг, которая до 2020 года преобладала. День Конституции, конечно, был, но не было понимания, что 15 марта важнее, чем 8-е.
Если для вас этот праздник тоже что-то непонятное, рекомендуем одним глазком заглянуть в польские и литовские каналы и почитать, что там пишут. Краткий пересказ: страна оккупирована русскими, белАрусам нужна война и подполье, чтобы освободиться непонятно от кого, а народ темен, несознателен и живет при диктатуре, потому что не дорос до гениальных правителей, которые сидят в Польше и Литве.
Так вот для того, чтобы избежать гражданской войны и переворотов, любой стране нужен Основной закон (он же Конституция), который определяет правила внутренней игры и то, как организована власть. На Западе эти документы появились в результате чудовищных потрясений и войн, когда монархические и буржуазные круги 300 лет подряд резали друг друга, а потом вся Европа пережила 2 мировые войны и штук 15 фашистских режимов.
Конечно, на таком фоне кажется, что белорусская Конституция от 15 марта 1994 упала нам чуть ли не с неба. Но, как обычно, все сложнее.
Может ли государство жить без Конституции?
Обычно отвечают: да еще как, посмотрите на британцев. Белорусы к туманным островам отношения не имеют, но мы тоже пять лет жили, как в тумане, без нормальной Конституции, хотя на бумаге она была. Между 1991-м и 1994-м шел странный процесс, когда Верховному Совету надо было добровольно отказаться от своих полномочий в пользу новой должности — президента. Разумеется, никто ни от чего не хотел отказываться (представьте, что вы директор завода и вы должны сами себе запретить распоряжаться финансами — с чего вдруг?). Поэтому принятие проекта всячески затягивали, цепляясь за каждую букву поправок. А когда приняли, страна встала на два года, потому что исполнительная власть была парализована «системой сдержек и противовесов», когда ЛЮБОЕ решение президента можно было признать «неконституционным» — и все указы исполнительной власти отменялись пачками.
Причина, конечно, не в том, что белорусы какие-то бестолковые, а в том, что в других республиках бывшего СССР к моменту принятия конституций прошли президентские выборы, и тамошние лидеры принимали участие в подготовке проектов «под себя». В Беларуси же с 1991-го по 1994-й делили шкуру неубитого медведя, а потом в 1994-1996 годах уже и самого медведя — Верховный Совет открыто воевал с президентом.
Так что первая редакция нашей Конституции получилась, мягко говоря, не очень. Писали ее по принципу «сам не гам и другому не дам». Верховный Совет пытался сохранить за собой максимум полномочий, а действующий глава правительства Кебич вообще не был уверен, что выиграет выборы. Для кого им было стараться? В результате президент по первой редакции был слабой фигурой. Следующие 2 года нашей жизни принято называть «парламентско-президентской республикой», но современники выражались грубее и короче.
Можем ли мы сами написать хорошую Конституцию?
Казалось бы, в чем проблема: вот бумага, вот ручка, вот лучшие советские юристы из аппарата Верховного Совета. Но западники мягко объяснили, что мы не сможем провести легитимные выборы без ОБСЕ, а Конституцию не сможем написать без участия иностранных советников. Вы же только что с деревьев слезли.
В разработке первой редакции Конституции принимали участие представители американской ассоциации адвокатов, представители минюста ФРГ и другие иностранные специалисты, скорее всего, в погонах. Две рабочие группы готовили два параллельных проекта, где за основу частично была взята Конституция Франции, а в части основных прав и свобод взяты положения Всеобщей декларации прав человека, Международного пакта о гражданских и политических правах и ряда других документов, которые Советский Союз ранее не признавал.
Рабочие группы решали несколько основных задач — закрепить в республике многопартийность и систему разделения властей по типу западной, отразить положения декларации независимости и установить новые экономические отношения, связанные с появлением частной собственности. Что характерно, собственность уже была, а социально-экономических прав у населения не было. От американцев поступило пожелание, мол, напишите, как у нас, что все люди имеют право на стремление к счастью, а про бесплатную медицину, отдых и образования писать не надо.
К счастью, бледнолицых братьев не послушали, хотя право на бесплатное образование и ввели в самый последний момент, буквально перед днем голосования за проект. А право на труд, на отдых и другие социально-экономические гарантии радикальные рыночники предлагали вообще не включать в текст. Так что спасибо юристам Верховного Совета, которые даже в то смутное время не прогнулись под рыночную точку зрения.
Итак, вы написали Конституцию. Как понять, хорошая она или плохая?
Это очень просто — надо спросить сотрудников американского посольства. Ровно за 2 месяца до принятия Конституции в Минск прилетал Клинтон. Правила игры, по которым пройдут президентские выборы, уже были определены, и прошли «смотрины» будущих президентов: Клинтон по очереди встретился с Шушкевичем, Кебичем и Позняком. Это был сигнал, что любая из этих фигур в равной степени устроит США, поэтому американцы от белорусских выборов тогда устранились, и те прошли свободно, без внешнего вмешательства. На тот момент Клинтона больше интересовала Югославия и ситуация в России, где Ельцин только что отстрелялся по парламенту из танков. А любой белорусский президент, даже избранный не из числа любимчиков Клинтона, имел бы по Конституции ограниченные полномочия.
Повторим еще раз: в первой редакции 1994 года любые действия президента контролировал Конституционный суд — и любой президентский акт мог быть произвольно отменен (потому что трава зеленая, небо голубое и нам так хочется — обоснование, даже самое дурацкое, президент никак не мог оспорить). Поэтому получилось, что в период 1994-1996 годов Конституционный суд буквально парализовал исполнительную власть. А Верховный Совет, который мог заменить состав Конституционного суда, не мог избраться из-за низкой явки — граждане не хотели голосовать за этих прекрасных людей. Страна в какой-то момент оказалась вообще без управления.
Я не юрист, я просто хочу жить нормально. Что мне с вашей Конституции?
Точка зрения имела место, но именно в 1990-е стало понятно, что «жить нормально» — это означает жить в стабильно работающем государстве. А все происходило ровно наоборот. Верховный Совет был крайне непопулярным органом, значительную его часть контролировали националисты, отдельные депутаты выступали за разрыв отношений с Россией и продолжение шоковой терапии, внутренняя политика превратилась в бесконечные разговоры и конфликты, и все это на фоне гиперинфляции, остановленных предприятий, нехватки энергоносителя, роста преступности, развала армии и милиции.
Верховный Совет не мог управлять даже сам собой, а вот бизнес и братки на местах самоорганизовались — в столице и областных центрах возникла параллельная, бандитская система власти, которая контролировала ключевые точки извлечения прибыли в экономике: перегон машин, авторынки, ларьки и розничную торговлю. Появились первые частные банки с непонятным капиталом, которые начали точить зубы на государственные предприятия, которые приватизировались и сдавались на металл. Для полного захвата власти осталось всего ничего — правильный закон о приватизации, чтобы трудовой коллектив можно было сразу выкинуть на улицу, а убыточные объекты купить за 1 рубль или обменять ваучеры работяг на бутылку водки, как это делали в России. Там НПЗ, трубопроводы, газовые месторождения и промышленные предприятия абсолютно законно обретали новых собственников.
Та же схема ждала и нас. А пока что забастовки и митинги еженедельно происходили под окнами Совета министров. Понятно, что для граждан была важна не форма правления и не текст Конституции, а то, как решаются их социально-экономические вопросы. А решались они из-за кризиса власти… никак.
Кто виноват и что делать?
Вариантов у Александра Лукашенко было два — либо временно вводить прямую президентскую форму правления, по сути, аналог чрезвычайного положения, либо расширять полномочия президента на референдуме. Для этого в 1996 была разработана вторая редакция Конституции, которая наделяла президента правом издавать не только указы, но и декреты (декрет имел силу закона), а также формировать состав Конституционного суда. Одновременно появлялась верхняя палата парламента — Совет республики, как инструмент контроля над действиями нижней; также президенту передавались практически все кадровые назначения, без его согласия нельзя было распоряжаться государственной собственностью. Численность парламента сокращалась, но, разумеется, не все члены Верховного Совета были готовы поддержать самороспуск.
Поэтому для принятия новой Конституции президенту был нужен орган, который бы не заменял собой парламент, но при этом показывал представительство всех основных социальных групп. Так за месяц до принятия второй редакции Конституции (процесс происходил в октябре-ноябре 1996-го) было созвано Первое Всебелорусское народное собрание в числе пяти тысяч делегатов. Разница налицо: если первую редакцию одобрил Верховный Совет (и по факту — Клинтон), то вторую — не какие-то западные ставленники, а напрямую белорусский народ на референдуме. Отсюда и название президентского доклада на ВНС — «Только народ вправе решать свою судьбу».
Что же мы тогда решили?
На Всебелорусском собрании обсуждали вопрос конкретных формулировок в новой Конституции, например, о равном статусе русского и белорусского языка, и в целом отношения с Россией. Но главное, была принята программа социально-экономического развития, для реализации которой президент и просил у граждан расширения полномочий. То есть вертикаль строили не просто так, а под конкретную задачу — централизованно управлять экономикой и дать людям рабочие места и зарплату.
В результате ровно через месяц была триумфально принята вторая редакция Конституции, которая с небольшими изменениями действовала больше 25 лет. Республику по итогам референдума стали называть суперпрезидентской. Ноу-хау было в том, что в Беларуси впервые среди всех стран СНГ была выстроена президентская вертикаль. Чуть позже такая же модель управления была реализована в России, и только после этого две страны смогли централизованно проводить интеграцию и общую внешнюю политику. До этого получалась ситуация лебедя, рака и щуки — добрые американские советники для того и помогали разрабатывать Конституции, чтобы везде в СНГ власть была слабой и рассредоточенной, в парламентах сидели кланы и боролись между собой, и никто не мог выйти на уровень крупных межстрановых проектов типа Союзного государства.
Многие республики к президентской форме правления не перешли до сих пор, и парламент там имеет больше полномочий, чем президент — это Прибалтика, Молдова, Грузия, Армения и ряд других стран, где неоднократно побеждали цветные революции. В такой системе ни одна фракция не может достаточно усилиться, чтобы получить контроль над всем государственным аппаратом, и внутренние группы вынуждены все время обращаться за помощью в американское (британское, немецкое, французское) посольство.
Еще 25 прошедших лет показали, что парламентские республики менее устойчивы к кризисам (армянский парламент даже расстреливали из автомата), а вертикаль власти в большей степени от кризисов защищает. А структура вертикали власти и принцип ее управления закладывается в основном законе страны — Конституции.
Что мы тогда празднуем? Просто удачное написание закона?
На это можно ответить высоким слогом, как пишут в книжках и наградных листах: «День Конституции 15 марта для нас символизирует победу над внутренним конституционным кризисом и единство страны».
Но при этом не стоит думать, что мы сильно умнее наших предков-славян: у них Конституции не было, зато была известная поговорка — закон что дышло. Белорусский опыт — это как раз пример того, что исключение всегда подтверждает правило. Основной закон — это, конечно, никакое не дышло, ключевые положения в нем можно поменять только референдумом, это самая сложная юридическая процедура, какая только может быть в государстве.
Но дело в том, что хороший президент может изменить плохую конституцию и сделать ее хорошей. А у плохого президента даже при самой хорошей конституции шансов нет — власть будет валиться у него из рук, а на ушах будут сидеть западные советники. И никакой, даже самый хороший закон тут не поможет, как бы нас ни пытались убедить в обратном страны с либеральной демократией. Как говорилось выше, в самых либеральных странах — Британии и США — Конституции либо вообще нет, либо обтекаемо написано про стремление к счастью и другие хорошие вещи. А благими намерениями вымощена дорога известно куда.
Рекомендуем
