История одной фотографии: опасные игры белорусов в оккупации в 1941-м

Чем дальше уходят во тьму времен разгромные месяцы первого года Великой Отечественной войны, тем сильнее стираются из памяти поколений белорусов мелкие детали той катастрофы… Многие из них так и не попали в энциклопедии и сборники документов, остались жить лишь в памяти старейших соотечественников… Превратились в байки и легенды, с которых можно было бы посмеяться, если бы те ни были такими страшными по своей сути. Сегодня расскажем об одном полузабытом, но важном, гуманистичном, по сути, феномене лета-осени 1941-го, вошедшем в неписанный фольклор середины XX века как «салдацкiя перакупы». Вспомнить это событие первого года войны поможет собрание Белорусского государственного архива кинофотофонодокументов.

Этот типичный для разгромного лета 1941 года сюжет снят в Лиде в июле и на первый взгляд не имеет особого подтекста. На фотоснимке показан знаменитый Лидский замок, который четыре месяца первого года войны использовался немцами как удобное пространство для концентрирования советских военнопленных. Казалось бы, что тут примечательного — в июне-сентябре 1941-го в плен попали сотни тысяч красноармейцев. Однако на фото есть подсказка о тех событиях, что развернутся у стен Лидского замка уже совсем скоро…

На переднем плане мы видим местных женщин: что они делают у импровизированных ворот концлагеря? Отвечая на повисший в воздухе вопрос, отмечу: лидчанки тут не для того, чтобы просто поглазеть на грязных и окровавленных людей в форме цвета хаки. Первый год войны породил необычный феномен, надолго оставшийся жить в языке белорусского народа как «салдацкiя перакупы» или «выкупить солдатика»… Эта форма, скажу без преувеличения, гражданского самосознания, спасла жизни не одному участнику Великой Отечественной войны. О чем конкретно идет речь?

…Удачное для войск Германии и ее союзников нападение 22 июня 1941 года обернулось одним «побочным эффектом». Военнопленных Красной армии было столько, что в условиях замедления темпов блицкрига их было попросту невозможно оперативно разместить — концлагеря не успевали строить. Массы бойцов и командиров, охраняемые жиденькими цепями полицейских частей, тыловиками и отдыхающими подразделениями вермахта ютились на открытых пространствах, в стихийно организованных местах типа той же лидской твердыни.

Местные, прежде всего женщины и старики, стали обходить места скопления пленных, чтобы дознаться: «Нет ли тут «моих»?». Мужей, братьев, отцов, коллег или односельчан, например. Конечно же, отыскать близких получалось у считанных, однако нет худа без добра — на этой основе и зародился вышеописанный феномен.

Первый год войны оккупационная власть, играя с белорусским народом в «освобождение от большевиков», провозгласила послабление: каждый, кто узнает в толпе узников родного человека, пусть и командира, может забрать его домой. Мол, несчастные белорусы оказались в рядах РККА по злой воле московских комиссаров, шли против Германии-освободительницы по неведению. И новая власть, устанавливая порядок — орднунг — милует заблудших. Отпускает их, чтобы те, проникшись благородством «вызволителей» от советского строя, вернулись к мирной жизни и перетянули симпатии местных на сторону рейха. Такая игра в человеколюбие длилась до начала 1942-го и в других западных республиках СССР.

Женщины и пожилые, пользуясь своей кажущейся безобидностью, частенько… выкупали у охранников за всевозможные подачки всех, кто хоть как-то — цветом волос, глаз, статью — походил на ходоков с дарами. Совершенно незнакомые люди именовались мужьями, кумами, братьями, дядьями и так далее… Военнопленные, понимая, что эта ложь во спасение — реальный шанс спастись — ловко подыгрывали местным, изображая трогательные встречи… На умасливание охранников шли любые припасы. Сало и яйца, сыр и творог, мясо и рыба, золотые кольца и серьги, табакерки и иконы в дорогих окладах, холст на портянки и нижнее белье. Бывали удивительные случаи: так, в Барановичах в августе 1941-го местные жители-белорусы выкупили за серебряные подсвечники и переносную печку сержанта-казаха, минометчика гродненского гарнизона. Охранники махнули на явное несоответствие «фамильных черт» рукой.

Спасенные псевдородственники, по-скорому наученные легенде, которую нужно было рассказывать окружающим, селились у соседей, дальних родственников, на чердаках и в подполе хат, в импровизированных лежбищах и схронах… Вылечившись, отойдя от шока боев, отъевшись, они массово пополняли партизанские отряды и группы подпольщиков. «Окруженцы», выкупленные из плена или бежавшие оттуда, становились весомой прослойкой личного состава будущих партизанских отрядов и бригад.

И отомстили за все, что увидели в Масюковщине и Малом Тростенце, в концлагере 5-го полка вермахта под Витебском, в том же Лидском замке и других филиалах ада 1941 года. Выжившие в лихолетье бойцы и командиры потом поддерживали с новоявленными «родственниками» связь десятилетиями, нередко приезжали друг к другу в гости… Многие сблизились, превратившись в настоящих родных людей — сродников не по крову, а по духу.

Такой вот существовал в 41-м народный обычай — перефразируя название знаменитого военного фильма не иначе как «Спасти рядового Иванова» по-советски…