Аргентинский политик о неолиберализме и ошибках Хавьера Милея

Родина социолога и политика Эрика Кальканьо — Аргентина. Ему доводилось поработать послом Аргентины во Франции, национальным сенатором и депутатом от провинции Буэнос-Айреса. Эрик — член Национальной хустисиалистской партии Аргентины. Образование наш герой получал во Франции: в 1990-е годы окончил Национальную административную школу по специальности государственное управление, а также получил специальность социолога в Парижском университете им. Рене Декарта. Эрик работал журналистом в изданиях Monde Diplomatique, Journal Today of La Plata, Twenty Three. Он автор 12 книг, владеет 8 языками, среди которых русский и латынь. Аргентинец критически относится к неолиберальной экономике. Поговорили о его миссии посла Аргентины во Франции, разрушительной силе неолиберализма на его Родине и о политических ошибках президента Хавьера Милея.

— С какими чувствами вы вспоминаете свое студенчество, когда вы получали образование во Франции? Это было счастливое время?

— Мои воспоминания о том времени великолепны. Не знаю, связано ли это с красотой французских пейзажей или просто с тем, что я был молод. С большим трудом моя семья смогла оплатить мое обучение во Франции. Сперва я изучал социологию в Парижском университете имени Рене Декарта, затем социологию организаций, и позже стал магистром социологических наук.  Самым интересным для меня было поступление в Национальную административную школу — заведение, в котором французское государство готовило высших должностных лиц. Там была небольшая квота для иностранцев, которую мне посчастливилось получить, и я изнутри ознакомился с достоинствами государственной службы. На несколько месяцев я был назначен в префектуру Изер в Гренобле, недалеко от Альп. Возможность изучать и решать территориальные проблемы, познакомиться с функциями полиции, тренироваться написанию речей для министров — все это позволило моим политическим убеждением сформироваться.

Никакой ностальгии по тому времени у меня нет. Считаю, что максимально проживать события нужно тогда, когда они происходят с тобой. Возможно, смысл жизни состоит в том, чтобы набраться как можно больше опыта. В детстве я прочитал «Маленького принца»  Антуана де Сент-Экзюпери. В ней астроном, одетый в турецкие одежды, доказывал существование астероида B612, на котором живет Маленький принц. Но ему никто не поверил. Затем он оделся по последней моде — в платье в европейском стиле, чем вызвал всеобщее восхищение, и с ним все согласились. Благодаря этому я подчеркнул для себя, что должен быть одет по-европейски (ведь я учился во Франции), чтобы мои идеи были услышаны.

—  Вы были послом Аргентины во Франции в течение двух лет. Каковы были тогда дипломатические отношения между этими странами? Сталкивались ли вы с трудностями, когда находились на должности посла? 

— Отношения между Аргентиной и Францией переживали не лучшие времена. За две недели до того, как я вручил свои верительные грамоты президенту Жаку Шираку — последнему голлисту, французская кампания SUEZ не выполнила соглашение, и Аргентина, в свою очередь, национализировала управление водными ресурсами (такая большая страна, как Аргентина — не самостоятельна, и частная французская кампания отвечала за управление водными ресурсами и систему трубопроводов по всей Аргентине). Ее деятельность была неудовлетворительной. SUEZ был пережитком эпохи приватизации 90-х годов, с которой покончили президент Нестор Киршнер и Хулио де Видо, министр федерального планирования. Кампания подала на нас в суд за суверенное политическое решение, но было довольно легко отстаивать национальные интересы.

Другой проблемой был так называемый Парижский клуб. Это площадка переговоров между государственными кредиторами и должниками. Организация была создана в 1956 году с целью финансирования госпереворота в Аргентине, в результате которого было свергнуто конституционное правительство Хуана Доминго Перона, нашего бывшего президента. Поэтому я был рад вести переговоры с этой организацией, чтобы в конечном итоге, разорвать с ней отношения. На первой совместной встрече в Парижском клубе, его представители пытались передать нам список французских частных фирм, национализированных нами, или которые были вынуждены покинуть Аргентину. Хотели, чтобы мы решили вопрос в их пользу. Я ответил прямо: если это то, что я должен передать своему президенту, лучше мы сразу прекратим отношения с организацией, которая осуществляла насилие в моей стране. Их тон сразу изменился, и я поспешил  ответить французам: «Вы же ребята, не любите Аргентину? Мы не хотим в ваш Парижский клуб. Мы, перонисты, его ненавидим: на ваши деньги финансировались репрессии, пытки и убийства». На переговорах важно не моргнуть глазом, как в покере. Для меня это было легко, потому, что нам, по сути, было нечего терять. Всегда нужно вникать в то, с кем ведутся переговоры. Мое преимущество в том, что я прекрасно говорю по-французски. Я разбираюсь во французской истории, литературе, обычаях, гастрономии. Но французская сторона недостаточно знала Аргентину, не говоря уже о президенте Несторе Киршнере, который всегда был готов удвоить ставку в пользу наших национальных интересов, которые были превыше всего. И нужно прерывать такие переговоры, когда это необходимо. Европейцам иногда стоит напоминать о том, что мы все равны.
Задача посла, столкнувшегося с такой двусторонней проблемой — найти людей с обеих сторон, готовых к открытому диалогу, расшифровать французскую позицию в терминах, понятных Аргентине, и донести до Франции понятными словами нашу позицию. Это захватывающе, но в то же время так утомительно.

— Вы состоите в Национальной хустисиалистской партии Аргентины, были депутатом и сенатором. Что привело вас в мир аргентинской политики?

— Политика всегда присутствовала в жизни моей семьи. Мой дед был национальным депутатом от Гражданского радикального союза (левоцентристская партия) и послом ЮНЕСКО. Мой отец состоял в правительстве экс-президента Артуро Фрондиси, выступавшего за развитие страны в 1960-е годы. Также он был чиновником ООН в Чили и работал с Хуаном Доминго Пероном над формированием его последнего правительства. Мое раннее детство прошло в чилийском Сантьяго в эпоху Сальвадора Альенде. Мы всей семьей ходили на демонстрации Народного единства. Затем, после фашистского переворота Пиночета в 1973 году, нам пришлось вернуться в Буэнос-Айрес, поскольку мой отец предоставлял убежище беженцам в разных посольствах. Мы прожили в Аргентине вплоть до фашистского переворота 1976 года, затем мы находились в изгнании в Швейцарии. За это время я научился сдержанности, считал, что лишний раз лучше промолчать, не повторять на улице то, что слышал дома. В возрасте от 6 до 9 лет я уже знал, что политику хочу сделать своим призванием.

На демонстрацию 16 декабря 1982 года на площади Пласа-де-Майо в Буэнос-Айресе (в эпоху военной диктатуры), колонна партии хустисиалистов, или как мы любим называть — перонистов, смело вышла на улицы без какого-либо страха. Это событие было похоже на сюжеты картин Гойи, где переплеталось множество эмоций. Тогда я почувствовал, что моя жизнь не имела бы смысла, если бы меня не было рядом с моими единомышленниками. На тот момент мне было 16 лет, и я не изменил своим убеждением до нынешнего 56-летнего возраста. Конечно, я чувствую себя более опытным, последовательным в своих действиях, но, все же, я не сильно изменился по сравнению с собой 16-летним. Я старше, немного толще, но такой же убежденный перонист, как и в юности. Мы, перонистские активисты, никому не уступаем и никого не превосходим, но мы другие. Великий аргентинский писатель-антиперонист Хорхе Луис Борхес говорил: «Перонисты не могут быть ни хорошими, ни плохими, но они неисправимы». Он был прав.

— Вы автор более 12 книг, одна из которых носит название «Национальная стратегия развития с опорой на социальную справедливость». В чем идея этой книги и как вы стали писателем?

— Для политического активиста писательство — это то, чем он занимается, пока не находится у власти. Так вот, писательство — это способ политической активности, и он повышает требования. Нужно писать в особой стилистике и манере, чтобы добраться до деревни.
В основе книги лежит идея о том, что я рассказываю о модели промышленного развития с социальной справедливостью. То есть индустриализация позволяет повысить производительность за счет распространения технического прогресса, в результате чего качество продукции повышается вместе с ростом заработной платы. В Аргентине в 1930-1940-х годах крестьяне покидали сельскую местность в поисках лучшего заработка. И нужно избегать опасности неравенства между методами производства, методами нестандартного труда.  В XXI веке также существуют проблемы капиталистической эксплуатации, как в XIX веке, в том числе и в сельском хозяйстве. Национальный суверенитет зависит от полной занятости, а полная занятость будет достигнута только при наличии национального суверенитета. Полная занятость, как говорил Перон, повышает заработную плату.

— Есть ли альтернатива неолиберальной экономической системе? Как вы сами ее оцениваете?

— Одной из особенностей неолиберальной модели является монетизация всего. Любой вопрос должен вписываться в схему спроса и предложения, а также в график цены и количества. Это может быть товар, услуга, образование, здравоохранение, жилье, работа, патриотизм, семья, окружающая среда и так далее. Все, что не может быть использовано в таких рыночных целях, в теории, исчезнет или будет уничтожено. На практике неолиберализму удается разрушить прежние схемы развития. Это произошло в Аргентине: неолибералы разрушили промышленность, но не смогли создать модель устойчивого развития. Доминирующие сектора живут за счет внешних иностранных заимствований. Страна входит в период кризиса, и у народа остаются непогашенные долги. Государство не является стратегом Общего блага, напротив, государство служит неолиберализму. Оно  использует метод приватизации прибылей и обобществления убытков. Благодаря этому объясняется концентрация богатства на коллективном Западе, и в частности, в Аргентине.

— В каком положении находится Аргентина сегодня? Куда страну ведет президент Хавьер Милей? Вы думаете, что Милей — пешка элит США?

— Нынешняя ситуация в Аргентине является критической. Предыдущее правительство столкнулось с рядом экономических и социальных проблем, в том числе, с проблемой инфляции. С момента вступления в должность Милея ситуация значительно ухудшилась. Он, вооруженный так называемой анархо-капиталистической теорией, утверждает, что частный рынок — единственный способ решить все проблемы.

Аргентина переживает процесс национального распада. По сути, мы живем под риском разрушения всего того, что сделало Аргентину великой. Милей сознательно лишает финансирования национальные университеты, ликвидирует общественное здравоохранение и поддерживает частную медицину, сокращает пенсии, способствует послаблению условий труда, подпитывает инфляцию, освобождая от запрета на повышение цен все крупные компании. Милей стремится приватизировать аргентинскую компанию по производству спутников, хочет добиться прекращения ядерных разработок. Он облагает налогом промышленный экспорт, освобождает импорт. Милей ликвидирует органы санитарного контроля, закрывает центры помощи инвалидам, не поставляет онкологические препараты больным раком, ничего не делает против эпидемии лихорадки Денге, от которой страдает вся страна.  А еще Милей делает тарифы на коммунальные услуги долларизованными. Таким образом, за газ, производимый Аргентиной, мы платим так, будто нам приходится его импортировать. Заработная плата в песо все больше обесценивается.
Хавьер Милей предоставляет США военную базу на Огненной Земле, покупает у Дании старые сорокалетние самолеты F-16, поддерживает Украину в конфликте с Россией. Он хочет, чтобы Аргентина стала членом НАТО, и для этого всячески поддерживает отношения со Штатами, Великобританией, Израилем. Эти страны всегда голосовали против Аргентины в отношении Мальвинских островов. Мы сталкиваемся со смесью нигилизма и насилия.
На мой взгляд, Милей не является продуктом американского империализма в классическом неоколониальном варианте. Милей является результатом отсутствия мобилизации со стороны традиционных народных партий, перонизма и радикализма, которые не смогли в полной мере заявить о народных требованиях и решить каждую проблему с точки зрения общего блага.

Планирование в интересах общества не осуществляется государством, все сконцентрировано рынком в интересах частных лиц. Милей — это скорее низкокачественное выражение антиперонизма, характерного для диктаторских режимов Аргентины XX века. Такие режимы стремились всеми средствами уничтожить перонизм как законное выражение национальных интересов и народных потребностей. Проект «Милей» — это местный продукт, созданный частными компаниями и получивший признание благодаря активному присутствию в СМИ в качестве авторитета.  И как представитель всех олигархий, землевладельческих, промышленных и финансовых, он стремится к внешнему взаимодействию с коллективным Западом. Это гарантирует ему преемственность во власти. В условиях политической, экономической и социальной реорганизации, происходящей в настоящее время в мире, проект «Милей» предполагает превращение Аргентины в поставщика сельскохозяйственного сырья, эксплуатации добывающей промышленности и содействия активной деиндустриализации страны.  Конгломерат частных монополий, как местных, так и международных, управляет Аргентиной и ставит политические цели. Таким образом, Национальный конгресс находится в состоянии летаргического сна, а Верховный суд страны хранит молчание перед лицом постоянных нарушений конституции, которые совершает Милей. Кстати, он пользуется поддержкой  монопольных СМИ   с электоратом из представителей среднего и низшего класса. Весь этот институт власти приближается к стилю зависимого периферийного фашизма.

— Что вы думаете об отказе Милея о вступлении Аргентины в БРИКС? Перед страной закрывается невиданная экономическая перспектива?

— Учитывая все, что я сказал ранее, логично, что план Милея несовместим с интеграцией в новую глобальную структуру — такую, как БРИКС. Это объясняется тем, что БРИКС представляет собой форум стран, действующих в рамках взаимного уважения друг к другу. Разные государства объединяются с целью создания взаимовыгодных экономических проектов.  БРИКС —  это Глобальный Юг, уже обладающий большим объемом производства, чем G7, и площадка БРИКС предназначена для тех стран, которые стремятся развивать отношения в рамках своего национального суверенитета, в интересах своих обществ. Этих причин достаточно, чтобы понять, почему режим Милея отвергает БРИКС: НАТО это не нравится. И это большая ошибка. А в политике ошибка, как известно, хуже преступления.

— Какие перспективы на горизонте у Аргентины? Есть ли шанс вернуться на путь социально-экономического прогрессивного государства? Если бы выборы состоялись сегодня, кого бы поддержал народ?

— Французский антрополог Морис Годелье утверждал, что в отношениях господства, насилие со стороны доминирующего так же важно, как и согласие со стороны доминируемого. Первая задача — вырвать это согласие у доминируемого, это значит заниматься политикой. На данный момент, за исключением перонистских профсоюзов, левых профсоюзов CTA, а также женщин Пласа-де-Майо, политические секторы не проявляют большей активности.
В ближайшее время в Аргентине состоится студенческая демонстрация, планируется марш на 1 мая, а 9 мая состоится всеобщая забастовка.

Я не знаю, кто бы победил, если бы выборы состоялись сегодня. Это говорит о масштабах той катастрофы, в которой мы живем. Конечно, я думаю, что избиратели, особенно класс бедных, будут решительно воздерживаться от голосования, убеждая себя в том, что любое политическое представительство далеко от конкретных и насущных потребностей простых людей: еда, лекарства, крыша над головой, работа. Оппозиционеры, в свою очередь, надеются на социальный взрыв, предложив народу очередные иллюзии. Я надеюсь, что этот печальный период, который мы переживаем сегодня в Аргентине, послужит для всего мира примером того, чего делать не надо. А мы, аргентинцы, будем сопротивляться дальше, мы уже к этому привыкли.