Белоруска съездила в отпуск в ДНР. Что она рассказала о войне, своей стране и дороге домой
После теракта в «Крокусе» напряжение в воздухе Донецка, кажется, можно было потрогать руками. Произошедшее обсуждали везде: на лавочке возле нашего подъезда, водители припаркованных авто на стоянке, покупатели в очереди на кассе. Да и мы сами говорили об этом.
Сергей рассуждает о видавшем виды оружии преступников, о том, почему задержали их аж в лесах Брянской области, о том, что твари убивали за 500 тысяч рублей.
В городе приспущены флаги, на билбордах — слова сочувствия и поддержки: «Донецк с вами», «Донецк скорбит». И если еще недавно кругом было просто много военных, то сейчас ощущение, что форму надели все. Оглядываюсь по сторонам: людей поблизости, в принципе, немного, а в гражданском, кроме меня, никого и нет!
К обеду следующего дня я уже потеряла всякую надежду попасть на линию боевого соприкосновения, прекрасно понимая, что при всех «усилениях», «возможных диверсиях» и «боевых готовностях» меня туда пропустят очень вряд ли. Сергей не говорит ни да, ни нет. Произносит свое любимое «посмотрим» и предлагает спокойно поесть. Привозит меня в кафе, характеризуя его так: «Оно находится в подвале, тут довольно вкусная пицца и готовят твой цезарь с креветками».
— Что из перечисленного главное? — интересуюсь я.
— То, что оно в подвале, — не задумываясь отвечает мужчина.
Кто бы сомневался…
Если честно, очень хочется домой
Хочется полежать в горячей ванне, потому что кажется, будто кожа превратилась в наждачку. Мне хочется выпить чаю на открытой веранде кафе и не «слушать воздух», а слушать музыку. Желательно — громкую. И желательно — подпевать. Я устала рассматривать посеченные осколками здания с заколоченными фанерой окнами. Мне, правда, искренне жаль этот город, жаль этих людей, эту землю. Но я хочу домой. Туда, где колышки на полях ставят колхозники, а не саперы. Где исполняются законы, и перед ними все одинаково равны. Где можно строить планы на будущее, а не жить одним днем. Где «птички» — это обычные пернатые, а не беспилотники. Где дворники убирают брошенные под ноги бумажки, а не выбитые взрывом стекла. Где громкое «ба-бах» — это начало грозы. И ты проверяешь, на месте ли зонт, а не «куда прилетело». Никогда в жизни я так не скучала по своей стране, как в этой поездке. Не по дому, а именно по стране — тихой, мирной, родной.
Сложно ценить то, что у тебя есть по умолчанию, ведь часто просто не представляешь, как может быть по-другому. Я уже представляю. И стану ценить еще больше.
— Сейчас покажу тебе наиболее пострадавшую часть города, — говорит Сергей, удивленно глядя на меня, молчащую более пяти минут. — Там линия фронта проходила фактически по городской черте. Туда до сих пор часто залетают «птички». Потом попробую поговорить с ребятами на блокпосте, чтобы пустили на ЛБС.
— Сергей, давай честно, — решаюсь я на главный вопрос. — Ты ведь можешь сделать так, чтобы я попала туда. Мне говорили, что ты можешь сделать так, что я в окопе на передовой рядом с бойцами могу оказаться. Это правда?
— Правда, — будто уловив мою усталость, перестает увиливать он.
— Но ты меня на ЛБС не отвезешь, верно? Ты будешь придумывать отговорки, делать вид, что нас не пускают, что у тебя нет пропуска…
— Не отвезу.
— Почему?
— Я боюсь за тебя. Там опасно. Ты на самом деле не понимаешь… Война настоящая… В любую секунду может… Ты просто не осознаешь, насколько… Я несу за тебя ответственность…
Но я уже не слушаю
Я просто перегорела, если честно. Нет так нет. Возможно, действительно глупо так стремиться туда, где риск для жизни крайне высок, и вернуться из отпуска либо покалеченной, либо вовсе в гробу. И тут словно в ответ на мои мысли (будто я просила у Вселенной подтверждения) нам навстречу выскочил уазик с крестом на боку. Игнорируя другие авто и светофоры, машина неслась в сторону центра, из спецгромкоговорителя доносилось: «Трехсотые, трехсотые…»
Домой мы ехали молча. Вещи еще с утра были собраны, Сергей помог мне с чемоданом и, захлопнув крышку багажника, спросил:
— Ты довольна поездкой?
— Несомненно. Но особенно довольна выводами, которые сделала для себя в результате.
— Тебе понравился Донецк?
— Мне понравился Мариуполь. В этом городе что-то есть.
— Море?
Пожимаю плечами. Знаю, но не скажу. Увезу с собой в другой мир.
Домой!
На границе ДНР сообщили, что наши документы требуют дополнительной проверки, а автомобиль — дополнительного осмотра. Предложили подождать в специальной комнате, где мы в итоге провели не один час. Кому-то из ожидающих просто возвращали паспорта, кого-то уводили для разговора. И, судя по всему, сотрудники ФСБ не сильно церемонились во время этих личных бесед. Так, одна из женщин вышла заплаканная, твердя себе под нос: «Боже, какой позор, какой позор!» Другая, прижав к себе ребенка, дожидавшегося ее, долго тихонько рыдала.
Мы были полностью готовы к любой беседе — правду и только правду. Однако паспорта нам вернули без всяких бесед и даже пожелали счастливого пути. Правда, мы полностью лишились записей автомобильного видеорегистратора, но об этом станет известно лишь по приезде домой. Нет, я не в обиде, я все понимаю: война, военнослужащие, техника… Не понимаю только инспекторов ГИБДД Орловской области: уже выяснив, что я журналист, они просят прописать в калькуляторе смартфона сумму, которую «я готова им отдать». Парни, у вас война в стране, вам не стыдно? Ведь и вы, и я знаем, что я ничего не нарушила, но… Ночь, машина на белорусских номерах и женщина за рулем — комбо! Деньги у нее точно есть, не без денег же она в семистах километрах от дома катается! Да и скандал учинит вряд ли, ибо не мужик и наверняка домой очень хочет, поэтому разбираться не полезет.
В общем, мое большое «фу» гаишникам Орловщины и лучики любви — нашим.
Спустя пару дней, отдохнув и вдоволь насидевшись в горячей ванне, я встретилась с человеком, познакомившим меня с Сергеем.
— Ты провела эти дни с человеком-легендой, — выслушав меня, сказал он. — Но, возможно, даже хорошо, что ты об этом не знала. Десять лет он там, с 2014 года. Высококлассный снайпер. Редкий профи. Отчаянный мужик, смелый. Пять серьезнейших контузий, одна из которых привела к полной потере зрения. С трудом, но восстановили. Можно было уходить тогда по заключению ВВК, но где там — он снова на фронт, на передовую. Пенсия ему давно уже положена… Он в таком аду был, не представляешь даже! Марьинка, Красногоровка, Пески, Авдеевка. Как он жив до сих пор — чудо, не иначе! Никого из тех, кто был с ним с самого начала, в живых уже нет.
В памяти всплывает вечер в Донецке
Мы на кухне, я убираю со стола, Сергей молча курит у открытого окна, глядя на «зарницу» на горизонте.
— О чем ты думаешь? — спрашиваю я.
— О том, что славяне убивают славян… О том, что жизнь может оборваться в любую секунду, — говорит он не оборачиваясь.
— Но ты ведь больше не попадешь на передовую, правда?
— Даже ты можешь попасть на передовую — настолько хрупок сейчас мир. Молитесь, люди, чтобы не было войны. Ничего страшнее ее нет. Благодарите Бога, белорусы, что в вашей стране все спокойно. Что ваши мужчины рядом с вами, а не на фронте. Что ваши холодильники забиты едой, что у вас не одна банка тушенки и 700 граммов воды на два дня. Что спите в теплых постелях, а не в окопах. Кстати, спать в сугробе — прямо за счастье, — я не смотрю на него, но понимаю, что он улыбается: — Тепло, хорошо. Почти как дома. Но здесь редко бывает много снега…
Спасибо вам, парни.
