Мечтал о небе, когда бомбили родную деревню. Война глазами Виктора Дирко
«Непростая судьба Виктора Дирко: война глазами ребенка и поиск безвестно погибших партизан» — под таким заголовком 22 июня 2021 года был опубликован мой первый очерк о почетном ветеране органов внутренних дел, Викторе Ивановиче. Еще тогда, при встрече с ним, я отметила, что об этом интересном человеке уже много написано. Но, слушая его рассказ, поняла, что о нем можно еще писать и писать.
И вот состоялась наша очередная встреча в агрогородке Колодищи Минского района. А поводом послужил выход новой книги воспоминаний Виктора Дирко «Мои дороги». Это уже третья по счету уникальная документальная повесть в копилке автора, которая увидела свет в начале 2023 года, объявленного в Беларуси Годом мира и созидания.
— О чем ваша новая автобиографическая книга?
— Она о моем профессиональном становлении, резонансных делах, которые доводилось раскрывать, а также о талантливых коллегах-сыщиках, чьи имена прочно вошли в историю. Про морскую службу, Афган, о моей малой Родине — деревне Липовец. О невероятно трудной работе по поиску мест гибели и захоронений погибших в годы Великой Отечественной войны воинов-разведчиков, считавшихся пропавшими на протяжении 77 лет. О том, как были увековечены их имена, как осуществлялся поиск их родственников. И о том, как вся эта работа влияет на патриотическое воспитание молодежи.
— В прошлой нашей беседе вы совсем мало рассказали о своей малой Родине. И еще хотелось бы более подробно услышать о том, как прошли ваши детские годы?
— Моя биография в какой-то степени типична для поколения того времени. Родился я в небольшой лесной деревеньке Липовец Холопеничского района Минской области в обычной крестьянской семье 28 мая 1939 года. До революции деревня относилась к Борисовскому уезду. Согласно переписи населения 1897 года, в ней числилось всего 16 душ. Сословие — дарственное, имение — казенное. Это была скорее всего даже не деревня, а фальварок или застенок. До ближайшей железнодорожной станции Крупки — 48 верст, до центра губернии Минска — 139 верст, до уездного города Борисова — 63 версты.
Еловые и смешанные леса окаймляли деревню со всех сторон в форме круга, площадью более 100 га. В центре этого круга и располагался десяток домов. По преданию, эту территорию владелец-помещик подарил своему управляющему Скумсу Якову, который сдавал участки в аренду. Такой участок получил и мой прадед — Григорий Мелковский, женившись на дочери Якова Анастасии. Прадед отличался редкой физической силой. Пользуясь таким преимуществом среди сельчан, он корчевал и разрабатывал лесные участки, сеял на них пшеницу и стал в итоге зажиточным человеком. В годы коллективизации был раскулачен и арестован. Однако через неделю его освободили, а через два месяца сняли все обвинения. По иронии судьбы во время Великой Отечественной войны он был снова арестован местной полицией, на этот раз за отказ от сотрудничества с оккупационными властями. Но и на этот раз его освободили. Пережив войну, он скончался в возрасте 90 лет и похоронен на кладбище в деревне Липовец. Детям Мелковского, которые ко времени раскулачивания уже были взрослыми, предложили покинуть родные места и они разъехались по всему Союзу. Так получилось, что даже двоюродных своих братьев и сестер я ни разу не видел и не знаю, как их зовут. Таковы гримасы того времени.
В отличие от прадеда остальные жители деревни жили очень бедно. Обрабатывался буквально каждый клочок земли. А вот здешние леса изобиловали дичью, особенно водилось много диких кабанов, всевозможными ягодами и грибами. На зиму крестьяне заготавливали мешки сушеной черники, малины и других ягод. Бочонки моченой брусники, грибов и разных даров со своих участков. Все мы от мала до велика весь сезон трудились на огородах и в поле. Я еще не ходил в школу, а уже в быстроте сбора ягод не отставал от взрослых и даже был проворнее некоторых. Плуг освоил раньше, чем таблицу умножения. После 7 класса махал косой наравне со взрослыми. Запрячь лошадь в телегу считал легким занятием.
Всем этим премудростям меня научила мать. Когда в марте 1946 года не стало отца, она из меня и моего старшего брата начала готовить себе помощников. Ей самой пришлось выполнять всю мужскую работу. Но она сумела привить нам черты человека доброго, честного и порядочного. Она научила нас не просто нравственно жить и добросовестно работать, но понимать значение того, что делаешь в жизни. Причем делала это не долгими нравоучениями, на это у нее просто не было времени, а буквально одной фразой: «Не бяры нiчога чужога, дужа вялiкi грэх». «Нiколi не падманвай (не обманывай), а то будут зваць «манюкай» (по-русски — врун). Это откладывалось в подсознании на всю жизнь.
О какой там идеологии в деревне в те времена можно было говорить? Ведь ни газет, ни радио, ни тем более телевизора не было. Не посещали деревни и представители местной власти. Если и появлялись комсомольцы и коммунисты, то как правило, сами они были малограмотны. Они служили примером для других лишь добросовестным трудом и примерным поведением. Люди в ту пору в основном были добрыми, отзывчивыми к чужой беде, по первому зову откликались на просьбу о помощи.
— И вот мальчик Витя достиг возраста, когда пора учиться. Как это происходило?
— Любовь к учебе привила мне моя первая учительница — Анна Марковна Скумс, еврейка по национальности, все годы оккупации проживавшая в нашей деревне. Несмотря на постоянную опасность быть арестованной и казненной, она учила деревенских детей. Вместе со страшим братом посещал эти занятия и я, хотя в ту пору мне не было и 6 лет. У меня не было ни тетради, ни ручки. Я просто сидел и слушал, что говорила учительница и как отвечали на ее вопросы ученики. И мать говорила мне: сиди, слушай и запоминай.
Моя мать была совершенно неграмотной. Она была старшая в семье, поэтому ей запретили учиться — она должна была быть нянькой для младших. Тем не менее, она знала наизусть молитвы и много песен. Исполняла их, возвращаясь после тяжелой работы.
Когда после войны в соседней деревне Колтки открылась школа, я уже умел читать и решать простейшие задачки по арифметике. Тут у меня уже появилась тетрадь, ручка с чернилами и я быстро научился писать.
Расстояние до школы составляло 3 км. Для нас, сельских детей, привыкших весь день быть на ногах, это было сущим пустяком.
До четвертого класса у меня вообще не было нормальной обуви. В школу я ходил в лаптях или вообще босой. Для зимы лапти были вполне подходящей обувью, а вот весной и осенью ноги всегда были мокрыми. Приходил в школу, разувался и под партой сушил портянки. Не покидал парту и на переменах — готовился к следующему уроку. Это вошло в привычку. Так я поступал и в старших классах.
В то время у нас не было электричества. Не было даже часов. Зимой, когда день был коротким, время подсказывали петухи.
А в старших классах до Краснолукской школы нужно было преодолевать уже 10 км. Это занимало как минимум 2 часа туда и 2 часа обратно. К моменту, когда пропоют вторые петухи, уже топилась печь и был приготовлен немудреный завтрак, чаще всего вареный картофель и яичница. Никаких школьных обедов. Обед вместе с ужином был дома после школы, как правило, уже при лучине. Днем мне постоянно хотелось есть.
Старшие классы из всей деревни посещали только вдвоем мы с другом. Остальные дети побросали учебу. Никакой дороги, порой шли наугад, по пояс утопая в снегу. Никого на пути следования, только волчьи тропы.
Волков в наших лесах в военную пору развелось очень много. Ведь корма для них было в изобилии. И партизаны, иногда и немцы во время карательных операций не хоронили убитых зимой. Волки даже приходили на подворья и ловили собак и нападали на домашний скот. Были и одичавшие немецкие овчарки, заблудившиеся в лесах. Частенько и нас сопровождали в пути, но близко не подходили и на нас не нападали. Возможно, нас оберегали молитвы наших матерей.
Трудности были с одеждой. Все три зимы в старших классах я носил телогрейку (стеганый ватник). На локтевом сгибе было по две заплаты, да и остальные части мать постоянно чинила.
Не смотря на все эти трудности, мне удалось окончить школу со средним баллом «хорошо». А Саратовский юридический институт — с отличием. На курсе нас было только двое, кто получил красный диплом.
— Какой жизненный путь выбрали вы, вступая во взрослую жизнь?
— С раннего детства я мечтал о небе. С тех пор, как увидел немецкие самолеты, бомбившие зимой 43-го года нашу деревню. Мне было интересно знать, как такая огромная «железяка» летает по воздуху и даже бросает бомбы. Мне захотелось научиться управлять такой летающей машиной. Но после школы я уже кое в чем разбирался и понял, что мне еще рановато овладевать такой сложной техникой. По совету матери я начал готовиться к выезду на Украину, где проживали мой старший брат и сестра с семьей. Но чтобы уехать, требовался паспорт. А в те времена сельским жителям паспорта не выдавали и молодежи запрещали выезд, если семья была связана с сельским хозяйством. Но жители обходили этот запрет. Мать собрала небольшой узелок, куда положила ком сливочного масла, десяток яиц, кусок сала и сказала идти в соседнюю деревню к тете Наде, которая работала в колхозе счетоводом. Нужная справка была получена, и я смог оформить паспорт.
Но к моменту моего приезда в Дружковку Донецкой области, где работал брат, его призвали в армию. А к замужней сестре, которая проживала в Мариуполе, я ехать не захотел. Очутившись впервые в городе, я не знал, как мне поступить и обратился в отдел кадров Торецкого машиностроительного завода. Меня взяли учеником плотника в ремонтно-строительный цех. Через некоторое время мне присвоили 3-й разряд, а я понял, что эта профессия не для меня. Уволился и поступил в строительное училище в Краматорске. Освоил профессию монтажника-высотника и был направлен на строительство мартеновской печи в город Алчевск Луганской области. В процессе освоил профессию электросварщика. Работа мне нравилась. На 40-метровой высоте передвигался по балке не пристегиваясь специальным поясом. Романтика! Но мысль об учебе посещала меня все чаще.
— Что повлияло на выбор профессии после окончания юридического института?
— После вручения диплома мне предлагали продолжить обучение в аспирантуре. А чтобы поддержать материально, проректор предложил должность методиста на кафедре политэкономии. Но я отказался, чтобы сохранить это место за женщиной предпенсионного возраста. Совершить бескорыстный поступок для меня всегда было нормой. Эта женщина высоко оценила мой поступок и долгое время писала мне письма и присылала в подарок книги.
Ко времени окончания института я уже был женат на однокурснице, получившей обычный диплом. Но я и тогда считал, и теперь придерживаюсь мнения, что работа следователем не для женщин. Поэтому попросил проректора перераспределить ее в адвокатуру, что и было сделано. Адвокат в то время считался самой престижной профессией в области юриспруденции. С женой решили ехать в мои родные места. Прибыв, узнали, что нашу территорию передали в Витебскую область. Для меня же свободное место было только в милиции — следователем. Так вот и работали: я привлекал, она защищала. Работая следователем, например, не считал за труд принести передачу неместным арестованным женщинам, дела которых вел.
Вообще, я не был карьеристом. От престижных должностей отказывался. Согласился только стать начальником отдела по оперативной работе и только потому, что меня о выдвижении никто не спросил.
После окончания института повышения квалификации в Ленинграде, а затем стажировки в Омской высшей школе уголовного розыска, имея уже стаж 13 лет оперативной работы, я был переведен на работу в центральный аппарат МВД республики в отдел по особо важным делам.
Само название отдела уже говорит о сложности, огромном риске и постоянном стрессе для тех, кто посвятил себя данной профессии. Это только в кинофильмах все выглядит легко и привлекательно. В жизни все иначе — работа на износ. Тем более, для человека с таким мягким, добрым характером, каким меня наделила природа и родители. По жизни я из тех, кто, как говорится и мухи не обидит. Но как-то справлялся. С тех пор, как во время войны чудом избежал судьбы детей Хатыни — карательная акция в Липовце каким-то чудом не состоялась, — появилось такое ощущение, что кто-то оберегает меня. Особенно в Афганистане, где находился в течение двух лет в качестве советника. Но это уже совсем другая история!
— Сейчас же, кажется, формулируется общество, где все продается: ум, честь, совесть и достоинство. Впечатление такое, что все знают, как жить, как поступать и что делать.
— Выросло поколение, которое никогда не знало нужды, не испытывало чувства голода, не знает, что такое настоящий труд. Оно хочет «все и сразу», причем по принципу: чтобы работать меньше, а получать больше.
Появилась прослойка молодых людей — внешне яркая и стильная, гламурная, жаждущая каких-то свобод и перемен. Они имеют все материальные блага и ни в чем не нуждаются, но им хочется славы и известности. Ради этого они готовы на все, даже на предательство.
К счастью, у нас в Беларуси сохранилась большая часть молодежи — образованные, сильные и смелые созидатели, творцы благосостояния. За ними будущее!
Рекомендуем
